Никому не дано войти в эту мерзость дважды

Сэмюэл Беккет — лауреат Нобелевской премии, классик «театра абсурда» и один из столпов литературы XX столетия; он весьма ценим большинством эстетов на Западе и существует в качестве редкого деликатеса среди ограниченного контингента отечественной интеллигенции (возможно, вследствие ориентации последней на первых). Короткая справка для поколения «П»: Сэм Беккет (1906-1990) родился в Ирландии, эмигрировал во Францию, с 1929 по 1931 был литературным секретарем Дж. Джойса, долго не признавался издателями, считавшими его литературу излишне аморфной и экспериментальной, в дальнейшем — основатель «театра абсурда» (если забыть о диверсиях Даниила Хармса) и яркий представитель прозаического минимализма. Все как у людей.

Вообще, писать о Беккете, признанном столпе, отце, мэтре и монстре, сегодня, в 1999 г., — равносильно шлифовке наждачной бумагой яичной скорлупы. Данный автор очень слабо представлен в русском Интернете, и радует то, что новая публикация Беккета происходит на родном АКМе. Это известная все тем же эстетам-интеллигентам пьеса «В ожидании Годо», написанная С. Б. в 1948 и впервые поставленная в парижском «Театр де Бабилон» 3 января 1953; за год до постановки пьеса в сокращенной версии транслировалась по радио, что особенно меня впечатляет, ибо представить себе такой, как говорят люди несведущие, «бред» на любой из знакомых мне совковых радиостанций совершенно не удается.

Итак, полируем яйца в профиль. Пьеса является «трагикомедией в двух действиях» с пятью действующими (изо всех сил) лицами, при минимуме декораций (и мизере драматургии, смысла и внятности). Тем не менее, произведение это великое, многозначное и мрачное. Кто видел фотографии Беккета, — лицо, распаханное глубочайшими джанковскими бороздами, острый взгляд, орлиный нос, седая щетина на голове, — для того его пьесы становятся гораздо понятнее и прозрачнее. Лично я несколько снимков видел. Дядюшка Сэм — скептик, отвергающий религиозные догмы и позитивистские иллюзии, последователь некоторых идей Шопенгауэра и большой певец безысходности и тупика.

Ожидание Годо — это гиперболизация безысходности и депрессии, погружение в распад и бессилие, отраженные во всех прочих произведениях Беккета. Так считали критики, так считал и сам С. Б. В пьесе весомо присутствует знакомый беккетовский почерк — исследование неведения, дегенерации, фрустрации, абстиненции и импотенции: герои — калеки, ведущие маргинальный образ жизни. В их хромоте мне явно видится хтонический элемент, эдакие признаки Гефеста, страдающего болезнью Паркинсона.

Я, как представитель чуждого Беккету аполлонического типа, не могу сказать, что меня греет весь этот мрачняк-депрессняк-дурняк, однако причины этого явления мне ясны и некоторые метафоры кажутся знакомыми и ясными. Хотелось бы упомянуть о «Тибетской книге мертвых» («Бардо Тедол»), которая мне интересна несколько более, чем записки С. Б., впрочем, это касается всей «ритуально-архаической литературы», будь то «Пополь-Вух» или труды Чжуан-Цзы. У Беккета есть прямые параллели к «Бардо Тедол» (что совершенно естественно для всех людей вообще). «В ожидании Годо» — пьеса, действие которой происходит в одном из состояний Бардо, видимо, в особом вневременном, архетипическом слое (использую более-менее адекватные языковые категории). Герои — духи, лишенные плоти, или носители угасающего сознания. Годо — так и не доходящий до персонификации Бог, существующий лишь в виде обещания быть завтра. Герои ждут у дерева (предположительно — плакучей ивы), у дороги на пустынном плато. Дерево — Древо Мира или т. н. мировая (вселенская) ось (см. "Мифы народов мира", т. 1). Аффективный момент, не находящий реализации, — стремление ожидающих повеситься на дереве (вариант реинкарнации — эрекция от удушья, эякуляция, прорастание из спермы на земле цветов мандрагоры и т. д.). Вероятный аспект Годо — персонаж по имени Поццо. Он может представлять собой жизненный дух, а его жалкий слуга и носильщик Лаки — физическое тело и схематичный разум. Появляющийся циклично (в контексте амнезии) мальчик, посланник Годо, — явная параллель со Святым Духом, извещающим со свойственной Беккету минималистичностью о скором приходе своего седобородого хозяина. Похоже, что ожидающие гораздо охотнее согласились бы на Калки-аватару.

Мимоходом мелькает идея, что оба главных героя могут быть аналогами двух разбойников, распятых вместе с Иисусом. Между Гого и Диди постоянно вспыхивают искры раздражения, отчужденности или же, наоборот — эмпатогенной привязанности и гомосексуальности. В пьесе схвачена та фаза посмертного переживания прижизненного негативного опыта, когда кажется, что время остановилось, а логическое мышление навсегда утратило смысл. Мертвые не могут повеситься, как не могут уйти от места «прикола». Опять петля Мёбиуса.

Что действительно впечатляет за всем этим абсурдным антуражем, так это наличие особенной беккетовской атмосферы, мало на что похожей и вливающейся в тебя неспешным нездешним потоком даже не образов, а каких-то первичных, досакральных или десакрализованных, ощущений.

«В ожидании Годо» — идеальное произведение для опустошенных, сломленных и погрязших в депрессивном психозе людей, окончательно потерявших веру в себя и в ближних, истративших весь запас оптимизма и любви, погруженных в мерзостное самокопание и отвратительную мизантропию, искалеченных обществом и средой, изуродованных внутренними противоречиями и внешней иллюзорностью, захлебнувшихся очередной параноидальной цунами в океане бессмысленности, боли и отчуждения. Таких индивидуумов медом не корми — только дай им возможность ожидать Годо. Всем прочим лучше ожидать кого-нибудь другого, из другой сказки. Ну, скажем, приятного во всех отношениях, обязательного и пунктуального Ганешу, или неожиданного и изобретательного Ханумана… или, на худой конец, Роберта де Ниро в каком-нибудь очередном «Плутовстве».

В название вынесена фраза Эстрагона из II действия пьесы.

ИZбранное

Авторы

Сборники