Странный убивец Пригова и Ерофеева

1.

Все это верно для прочитанных мной рассказов "Репертуар", "Ночь под шепотом акаций", "Четвертый ангел Апокастасиса", "Мат и интеллигенция", и абсолютно не касается превосходного рассказа "Пхова".

2.

"Пхова" - отдельный случай. Автор, наконец, отвязался, наплевав на читателя, на адекватность и т.п. Рассказ построен на чувстве внутреннего ритма, на композиционной соразмерности объема текстовых блоков и интенсивности "потока сознания". Читая эту вещь, я получил непосредственное удовольствие мистического порядка, и не только из-за синхронизации некоторых сюжетных тем с нынешними поворотами в моей жизни (а это - признак универсальности текста). Этот стиль, - подход Мамлеева и почерк Радова, но с оригинальной, "сольной" темой, которая просто поэтизирует прозу, - местами превосходит в своей лаконичности и свежести некоторые пелевинские навороты.

"Пхова" - произведение искреннее и надуманное, сложное и простое, исполненное мастерски. Вот хотя бы пара абзацев:

Немец, который тоже кому-то отомстит за то, что так больно в этом другом невидимом мире, в котором были даны обещания и ему, что так легко быть легким и счастливым, и что для этого ничего не надо, кроме того, чтобы ты была рядом, чтобы на тебя можно было смотреть, и долго-долго, не отводя взгляда, читая в твоих глазах, что не ошибся, что это та самая правда, что в книгах как священная ложь, и за это, за это, именно за это надо пороть свиней длинными узкими ножами, блестящими при зловещем свете луны, потому что пороть их надо ночью, когда комнату через шторы заливает тусклый лунный свет, и тогда надо накрываться с головой и там, под одеялом, нашаривать усатое рыло и, удерживая за хряк, вонзать, вонзать, вонзать, чувствуя уже, как брызжет и как горячее течет по руке в этой слепой омерзительной темноте, где, задыхаясь, можно только рыдать, рыдать от одиночества.

Девочка, лежащая на спине, открывающая глазки, чмок, чмок, словно бы всасывая из соски невидимое молоко, сладкое молоко, которого нет, соска-пустышка, чтобы не плакать, глядя на потолок, где сплетаются причудливые тени, вычерченные огнями движущихся автомашин, замерших уличных фонарей, как они, тени, уже бегут по стене, эти странные блики, неясные световые волки, обезьяны, слоны, муравьи, чем-то это похоже на ветер, а может, это и вправду ветер, как она, выпростав ручку, пытается их поймать, потрогать их в их беге, эти блики, удивляясь, что они никому не принадлежат, и что ее руки не боятся, и что они под ее тенью исчезают, эти бесшумные пятна светящихся неведомых существ, что скачут уже и по ее руке, - так когда-нибудь и ты догадаешься, что и ты не принадлежишь этому миру, что мир бликов это и есть изначальный мир, игра света и пустоты, пространства и эха.

Священная майя, облако сновидений, открой глаза, закрой глаза. Кто-то, кто никогда не умрет, кто-то, кто никогда не родится, забыть о словах, имя которых - имя которых. Кто-то, кто идет по следам, кто-то, кто настигает и настигает, кто-то, кого нет и кто есть... Зачем, Айстэ, зачем, мы рассказываем истории, где начало и есть конец, и где конец есть начало?

Автора явно очаровала ваджраяна. Это хорошо.

3.

Опять о грустном. Пьеса "Отец небесный" просто слаба. Символизм происходящей псевдоколлизии мне показался мутным и пресным, как вторяки дрянного чая.

Рассказы, как я полагаю, более ранние, чем "Пхова", вообще натолкнули меня на мысль, что А. Бычков, как говорится, "бо-бо" на голову, причем случай его неопасен и банален.

С другой стороны, у него есть "Пиздец постмодернизму". Тут видно, что автор в себе и отдает отчет о происходящем. Он текстово убивает Пригова и Виктора Ерофеева ("румынского писателя"), делая это со свойственной ему завуалированной откровенностью, в чем-то снова приближаясь к детскости Е. Радова. Но - замах-то крутой, однако, таким макаром этот зловредный постмодерн не завалить. Не похоже это на Пиздец, ну не Пиздец это нисколько. Так - пшик один. Зато, - повторюсь, - откровенно, что слегка подкупает.

4.

По-моему, у Хайдеггера написано было, что нужно быть загадкой не только для других, но и для себя... Старо? Зато точно подходит к некоторым "допховным" вещам А. Бычкова. Хороший он человек, женщин умеет ценить, умеет наслаждаться моментом. иногда только загадочно спотыкается о собственную же ногу и выдает это за замысел. Но, может, это уже в прошлом?

ИZбранное

Авторы

Сборники