Свистят у виска

0.

Мало кто разбирается в литературе.

Мало кто разбирается, плюс еще всякие расклады: того похвалить, этого не забыть, там расписаться за бабки… В результате страдает вечность.

Поскольку главный специалист по литературе — я (а друзей у меня нету, и ни одна сволочь не догадывается прислать денег за критику), читайте этот обзор смело. Обзор семнадцати величайших произведений Предпоследнего года, полный список которых лежит на сайте у Фрая.

1.

Начнем с первой буквы. Первая буква «А». Написала ее Кира Тенишева, имя, достойное украшать собою что-нибудь поприличнее. Ну, в списке семнадцати ее, правда, нету. Зато там есть Линор Горалик, а это одно и то же. Кроме того, ссылка на Гораликовский текст не фурычит. Поэтому вместо нее рецензирую произведение «А», на которое в поисках Горалика напоролся случайно.

Жуткий навоз. Потому что, читая первый абзац, тратишь примерно полтора часа на фокусировку зрения и мозгов. Непонятно, неинтересно, матюков нет, но зато есть деепричастный оборот и длиннющий перечень дополнений, некоторые из которых осложнены распространенными определениями, некоторые нет. Человек хочет до хера сказать, а получается пердеж один.

Умняка тоже нет. Назвав книжку «А» и начав ее с буквы «Я», автор не сделала никаких философских оргвыводов и насытила остальные буквы сплошным занудством. Если с первого абзаца уже болит голова, а с третьего начинает конкретно тошнить, то есть и более приятные способы достичь подобного состоянья.

Человека, всунувшего этот текст в список лучших, могут извинить два обстоятельства: либо он находился в депрессии, либо на этой Кире женат. Счастливчик! Впрочем, может быть и первое в силу второго. Тьфу, блядь, вспомнил, что это же я ее туда всунул. Ну да — комплекс. Телка же бросила меня. Кстати, поздравления на сей счет продолжаю принимать мылом, яйцами и кому чем не жалко.

2.

А первым номером в списке великих-ужасных идет «Бабье лето» автора Толкачева. Вы не поверите — минуты три читал, и блевать не потянуло. Значит, перспективный автор. Там, в рассказе, сперва какой-то придурок шарахается туда-сюда, как в фильме «Беги, Лола», но потом, к счастью, все cдохли. А то, что рассказ типа хороший, ясно уже со слов «город был богат зелеными насаждениями» — крайне талантливо человек сказал.

В лит-ре, как в рок-н-ролле, косолапость может быть кратчайшим путем к драйву. Про это, по слухам, еще Гумилев сбрехал: «высокое косноязычье», — правда, неизвестно, что он имел в виду. Я имею в виду, что просторечные инверсии и канцелярские обороты весьма хороши, если когда крышку сносит.

Правда, не сказать, что от «Лолы» ее прямо уж сносит — все-таки рассказ высосан из пальца, но тенденция есть, и похвалить, значит, надо. Жаль, остальные рассказы того же автора читать было лень. (Что тоже тенденция, учитывая непогрешимость Моего эталона).

3.

«Великий немой» Виктора Шнейдера опять не фурычит, как и Горалик, из чего заключаем, что не все у нас пока в порядке в смысле прав человека. Какой, в жопу, средний класс, если неуважение такое!

Так что под третьим номером в моем списке автоматически оказался третий номер «Списка семндацати», что демонстрирует стремление Системы к стабилизации, стагнации и загниванью.

Там типа много таких мелких рассказов с чеховскими названиями: «Хамелеон», «Крыжополь», «Дом с мезонином» и так далее, всего штук двенадцать. О как сладко заныло сердце! О как я любил, будучи в матросочке, доставать серые заплесневелые тома ПСС из дедова шкафа! Дом у нас был саманный — это, если кто вдруг не знает, — говно пополам с глиной и еще солома. (Три составляющих не бывают, кажется, пополам).

Но все равно — там было прохладно и сыро, особенно летом: какой кайф зайти (какое, блядь, «зайти»! Окунуться!!!), такой — повторяю — кайв: окунуться из стенобитно-ультрафиолетового зноя (а лето у нас — дай бог вам здоровья, — вышибает мозги напрочь, я на рот заотвечал: труба, а не лето!), окунуться, или лучше не окунаться, набрать из колодца большое ведро воды и хуякнуть на голову, так, чтоб зазвенело в ушах …

Вот в силу всех этих вышеперечисленных фактов, пахли те в детстве любимые страницы так, что узнать, как именно, стоит мессы. Но каково же было мое разочарование! Автор Шнейдер как-то совсем по-своему воспринял чеховское наследье. У него там речь идет сперва о турнике, и какой-то болван долго, в течение всего рассказа «Анна на шее» на нем висит. Потом какая-то Нина Алексеевна страдает хуйней. А кто Анна, вообще неясно.

Впрочем, я знаю, за что Фрай все-таки включил этого Шнейдера в свои семнадцать зе бест. Вот за эту фразу: Ты слышишь эту ложечку стыков в стакане железнодорожной мочи? Что размешивает она? Шершавый сахар или же липкий мед? Ею начинается рассказик «Архиерей».

Ясный хрен, «ложка железнодорожной мочи» — это талантливо. Потому что после поезда всегда мочой пахнешь.

4.

Вы будете смеяться, но номер четыре опять куда-то пропал. Вместо «Выводителя ритма» (не знаю, что это, но, думаю, такая жидкость) ссылка отправляет нас к тексту того же автора (Станислав Львовский), но только под названием «Народное телевиденье».

Неожиданно мне дико понравился этот рассказ. Сначала первая фраза. Это, как я уже объяснял, великая сила. И ничего не ломает в ней, кроме имени Ася — так назывался обувной магазин, где я позапрошлой зимой покупал ботинки. Позапрошлая зима была — будь здоров! Я отморозил ухо. А ботинки покупал, потому что:

В газете рекламных объявлений прочитали мы с Колотилиным завлекалово: «Новый год в Домбае! Волки воют окресть! В камине трещат поленья! Биллиардная и сауна не дают скучать». Как идиоты выложили кучу бабок, взяли своих любимых жен и отправились прям туда.

Хорошо, что я ботинки купил! Ибо Домбай — это, если кто не знает, такая хуйня, где холодно и снег, и вас сажают жопой на холодный железный стульчик, привязанный к железной веревке, и тянут наверх, где тоже холодно и еще больше снега. Еще, правда, там был сортир, в который мы с Колотилиным немедленно сходили, ибо от холода людям всегда ссать хочется, и другой сортир, где за много-много денег нам дали жаренный на солярке шашлык (на Кавказе не говорят «шашлыки») и немножечко водки.

Потом — снова на железный стул, и везут выше, где опять сортир. Некоторые наши наивные товарищи по несчастью пытались одолеть весь этот путь в лыжах, постоянно цепляясь ими за твердые, готовые упасть на окружающих предметы, и все лишь затем, чтобы съехать с самого верха на брюхе, под озверелый лай пограничных овчарок и треск автоматных очередей! Ибо Домбай — это почти Чечня. Мало, что холодно, так еще и убьют, не ровен час.

На следующий день у нас снова берут кучу денег, сажают на холодное-прехолодное (и очень твердое) седло, которое слегка привязано к лошадке, и в сопровождении озверелых чеченцев (которые смотрят, чтоб ты эту лошадку у них вдруг не угнал) везут туда, где несколько в дупель пьяных идиотов мочат свои жопы и яйца в ледяной реке. Потому что моржевание, оказывается, полезно.

Стоит ли говорить, что с биллиардной и сауной нас наебали! Сейчас полезу в шкаф и буду долго со слезами воспоминаний рассматривать свои любимейшие ботинки.

В остальном рассказ про Народное телевидение тоже не разочаровал. Пара талантливых фраз, типа «Уваров блевал» или «Криминогенная обстановка в нашем городе все еще менее благоприятна, чем хотелось бы», поддерживают заданный в начале напор. Как и в предыдущем рассказе, пахнет мочой.

А в конце, вы не поверите, Ася голышом (чему я очень-преочень рад) совершает половой акт. У нее нет оргазма, хотя партнер изощрен. И весь рассказ такой. Добротное письмо, а к чему приложено — непонятно. Аноргазмия наступает, когда ясно, что уже конец.

5.

«Дальневосточные экспедиции князя Э.Э. Ухтомского и тантрийские мистерии ni-kha-yung-sle'i man-su-ro-bha» Владимира Коробова — это крайне занудные и длинные обоснования нескольких стихотворных каламбуров, долженствующих не столько порадовать продравшегося сквозь напластования обоснований читателя, сколько дать выход несомненной, хотя и несколько кособокой авторской эрудиции.

6.

А Вика Фомина вошла в историю литературы отрывком из автобиографического романа «Держиморда» . (Или отрывком «Держиморда» из автобиографического романа. Тут надо спросить у Фрая, а много лучше — у самой Вики).

Которая, сразу выясняется, — эксгибиционистка. «В беретике набекрень, да-да, не отнекивайтесь, вы любили меня», — шантажирует она быковатых морских пехотинцев. Напрасно те вертят стриженными головами, — не любили, дескать, — дрочили просто!.. За созерцанье плиссированной юбочки пришлось расплачиваться сполна.

Этих денег хватит Вике на то, чтобы начать карьеру порномодели. «В третьей позиции» она снимается на ТиВи. Мама грохается в обморок. Корова с выменем и живо описанная кровавая конфирмация с заменой костяного зуба на железный в целом завершают этот весьма откровенный и не чуждый срамных мифо-поэтических намеков текст.

Фотограф кричит: «Улыбайтесь, дети, блядь, идиоты, ну улыбайтесь же!», совсем как в кино про Мюнхгаузена, который лезет по веревочной лестнице, чтоб ловчей подставить задницу под ядро.

7.

Вместо номера семь у нас был номер один. Можно не тыкать.

8.

Восемь — произведение Мити Коваленина «Кофейные ноздри» . Немного ломает подзаголовок «рыг-тайм». Очень не уважаю блевать. Впрочем, как оказалось, текст милосердно побит на простые и полужирные абзацы. Потому и рыг. Полужирные — рыг, а простые — отрыжка. Если Митя обоими шрифтами писал, значит, он человек амбивалентный. По существу — грузилово, много самолюбви, только любить себя надо проще.

9.

«Кулинар Гуров» — написал Илюха Бражников из «Гум-фонда». Поэтому там тоже есть слово «поблевал». Вы будете смеяться, но это так. На многих страницах рассказывается, как некий Гуров, под предлогом до икоты накормить маленького героя овсянкой, завлекает того на кухню и насилует в розовый остро пахнущий зад.

К вящей, впрочем, радости последнего. Вообще детский садик в рассказе — не дай бог. Один там типа в тапки насрал, когда был тихий час. У другого фамилия — Фомин, уж не братец ли той? Говорил же я: дети — все пидорасы. Не люблю истории про детей.

10.

«Лесной человек» Алексея Александрова обещает измученнму блевотиной и детской гиперсексуальностью организму что-нибудь Руссоистское. Что-нибудь такое, чтобы без вздрочки, чисто на витаминах.

Так оно и было до слов: «На ягодах долго не протянешь, — сообщал он доверительно». Но потом началась привычная пурга с насилием и латентым сексом («Что-то залезло ему в подштанники, и он с отвращением вытряхнул на пол мышь», «Я почувствовал, что зверь что-то сделал со мной, навредил, а как — непонятно»).

Радости, глоток чистой радости!..

11.

Исполненные гнева и желчи (что, как вы догадались, не лучше блевотины) «Подземные жители» Данилы Давыдова представляют собой очень литературно-талантливый репортаж из фильтрационного лагеря для «Нез-газетки». Только нудный. Даже в Незгазетке не знаю, кто стал бы его читать. А я прочел. Назойливое присутствие Черной курицы что-то такое напоминает… Бамбуковый лес грубо и разочаровывающе разрешает дилемму: какое небо у героя над головой — северное или тропическое. Оказывается, тропическое, и происходит все тридцать лет назад, во Вьетнаме. Археологический текст.

12.

Мы все устали, и поэтому «Сказки»a hrefука лучше пропустим. Более достойны нашего внимания «Снова любовь и кровь» Индейца Юры. О, это отличная белиберда! Вот так незатейливо, бесхитростно, с бесхитростным незатейливым юмором и самым минимумом философских обобщений надо писать. И — самый минимум извинений за борхесианство.

13.

«Сто осколков одного чувства», автор — Mr. Kiss. Если я когда-нибудь осилю этот манерный и очень уж бесконечный текст, то обязательно расскажу вам о нем подробнее.

14.

«Страх» Олега Постнова — это роман, а кто ж в наше непростое время романы будет читать? Кроме, разумеется, своих собственных. «Молчи, — шепнула Тоня». «Страх прошелестел по комнате». И все в таком духе.

15.

Михаил Блюмин порадовал словесность антисвяточной идиллией под названьем «Урод». Опять какое-то гавно, блевотина, тараканы и все ебутся. В конце пафос зашкаливает даже меня, так что были б слезы — поплакал бы. В принципе, автор своего добился. Если с остальным в словесности за истекший год было совсем плохо, то этому — самое место в списке.

16.

Наконец, «Цейлонские монеты» Максима Кононенко. Как лошадь в предчувствии стойла и водопоя, раздуваю ноздри. Точно!

Мазтерзки написанный текст. Я пару раз поржал мысленно. Выкурил одну сигарету. Взгрустнулось. Вспомнил фразочку из номера 12. «Счастье, как и нирвана, не имеет временного измерения». Достижения года надо будет пересчитать еще раз — лет черз тридцать. А в следующем выпуске моего занудливого бессмысленного обзора

17.

(надо же привести Систему к загниванью) читайте рецензии на конкурс мелких рассказов «Афоня».

Вялые варианты

Авторы

Сборники