141. Одиннадцать ночи, Лондон

Одиннадцать ночи, центр Лондона, заходим с другом в забегаловку «Subway» съесть по бутерброду и супу. Обслуживает парень — канадец из Монреаля, вида, как сказала бы бабушка-соседка из детства, малохольного. Он тут почти всегда работает в ночную смену, медленно и методично разрезая батон хлеба, накладывая туда из металлических мисок на прилавке сыр, помидоры, салат, оливки, лук и острые перцы, спрашивая перед каждым ингридентом, хочет ли его покупатель. Один бутерброд — шесть вопросов, два бутерброда — двенадцать, все тем же размеренным и спокойным тоном. Меня бы хватило, думаю, на три-четыре бутерброда, не больше, но он выносит эту пытку со стоическим терпением. А, может, безразличием. Не знаю уж, завидовать или жалеть.

Чуть более полугода назад, тоже примерно в одиннадцать ночи он говорил, что ему в Лондоне страшно надоело и совсем не нравится, в Канаде гораздо интереснее (что же там такого более интересного, друзья? Действительно, все просто — друзья), и что через месяц-другой он уедет домой. Однако и через месяц, и вот сейчас он все еще здесь. Почему-то это не удивляет. Думаю, он продержится еще месяца три-четыре, до лета — зимой он в Канаду возвращаться не захочет, а как потеплеет, то вполне.

_________

Каждая подробность забегаловки знакома, как собственный дом — нарисованная на стене карта нью-йоркского метро 1950х годов, стулья перед окном на улицу, деревянные столики на металлических ножках. Сидим перед окном, на улице в свете витрин проходят люди, разговариваем — о чем? О чем можно разговаривать в бутербродной в одиннадцать ночи? О жизни. О женщинах.

Смотрим по сторонам. За соседним столиком — замызганная пара, обоим лет по 30, с одинаково нечесанными волосами, жуют свои сендвичи с ветчиной и вдохновенно смотрят друг на друга.

Нет, о женщинах мы разговаривали тогда, пол-года назад, сейчас, скорее, о жизни. О том, что одному одиноко, но и вдвоем нехорошо, беспокойно, что ли, снова хочешь быть один. Где лучше — где нас нет. И что, на самом деле, это все лишь из-за собственной смертности и невозможности повторить один день сколько угодно раз, прожить несколько жизней, а не только одну. А ладно, чушь все это, пошли дальше.

_________

Поев, переходим в свое обычное кафе, в самом центре Сохо, напротив супермаркета с необъяснимым, но уже дорогим сердцу названием «ДоДо» и вечным уличным саксофонистом. Знакомая официантка-полячка улыбается, наливает по кофе. Садимся на улице, в первом ряду, можно даже сказать, в партере. Толпа проходящих мимо людей действительно похожа на театральное представление, тем более, что прохожие почти никогда не смотрят на сидящих за столиками посетителей — чувствуешь себя невидимым зрителем в зале. Рядом разглядывает газету коротко стриженный мужчина в кресле-каталке, самый постоянный посетитель — всегда сидит за крайним столиком и разговаривает с официантами.

Представление начинается — по сцене проезжает девочка на самокате, лет 16, неухоженная какая-то, в черных брючках. Когда она проезжает мимо, на ее спине становятся видны розовые пластиковые крылышки, под вид ангельских, в магазине купила, нацепила. «Как и каждый, она себе, наверное, видится ангелом», — говорит друг.

________

Пятница, час ночи, или два, бар-ресторан «Меццо». Представьте картину — у стойки стоит девушка, 22х лет, словачка. Слева стою я и глажу ей волосы, иногда шею, она улыбается. Представили? Теперь, справа от нее — другой парень, девушка стоит, повернувшись именно к нему, то есть ко мне почти спиной, и разговаривает с ним. То, что я ее глажу, он не может не видеть, но что, собственно, он может сделать? Так продолжается минут десять, что меня вполне устраивает — здесь шумно и голосовые связки напрягать совсем не хочется, пусть этот парень ее развлекает, мне и так хорошо. Метрах в пяти стоит бармен и еще один мужчина — надо думать, его знакомый — они поглядывают на нас троих, переговариваются и довольно неприятно улыбаются. Я смотрю на них, а потом наклоняюсь и целую девушку в шею.

Через некоторое время бармен подходит к девушке и говорит: «Слушай, тебе пора выбирать: слева или справа». Она делает вид, что не понимает. Бармен тогда повторяет: «Слева или справа. Или прямо перед собой», — и показывает пальцем на себя. Она опять улыбается и не отвечает. Я продолжаю гладить ей шею, потом поворачиваю к себе лицом, целую руку и увожу танцевать. Она прощается с парнем справа и следует за мной. Хорошая девушка. Мы потом даже встречаться будем некоторое время.

_________

Воскресенье, часов 8 вечера, звоню другу.

— Слушай, ты представляешь, что я сейчас делал?
— А мне следует об этом знать?
— Звонил Хайди, болтал с ней минут двадцать.
— Кто такая Хайди?
— Ну помнишь, пьяная датчанка, которая месяца три назад требовала, чтобы я лег спать с ней, а утром сказала, что у нее есть муж, с которым она разводится, бойфренд, которого она любит, и что она хочет остаться друзьями.
— А, конечно помню, так бы и сказал — Хайди. За жизнь болтали?
— За жизнь.
— Мда.
— Пришел домой, так жутко было, сам не пойму, уж очень плохо. Думал, позанимаюсь спортом, будет лучше. Позанимался, гантеля, пресс, принял душ, лучше не стало. Думал, поем, станет лучше. Приготовил рыбу, поел, не стало. Выпил бокал вина. Тоже не помогает. Ну что ты будешь делать? Пришлось звонить Хайди.
— Что Хайди?
— Ужинала в ресторане с бывшим начальником. Я ее спрашиваю: «А почему не »с другом", почему «с бывшим начальником», так официально?" Она говорит: «А то ты подумаешь, что у меня свидание с каким-нибудь мужчиной, а это не свидание. Тем более, что он голубой».
— Так, если вы с ней просто друзья, то какая разница, свидание это или нет?
— Я тоже подумал, почему это ее волнует, мы все-таки не совсем друзья? Но неважно, поговорили, довольно долго, она мне рассказывала, как живет — почти каждый день после работы ходит с друзьями в бар, пьет. Иначе, говорит, приходишь после работы домой и думаешь: «ОК, я дома. Я одна. И что теперь?» Это правда, квартира у нее маленькая, делать там особо нечего, разве что котов кормить. Вот, ходит и пьет.
— Бойфренд, значит, ее не особо развлекает.
— Получается так. Но смысл в том, что поговорили мы с ней, стало легче, представляешь? Дожили.
— Да, чувствую, тебе сегодня не особо хорошо.
— Не, не особо.
— Ну что, приезжай, пойдём в «Ориель».
— Пойдём. Сейчас приеду.

__________

Платформа, жду поезда. Рядом на скамейке сидит мужик в коричневой кожаной куртке и джинсах, что-то делает со своим мобильным телефоном и икает. Каждые 7 секунд, завидная регулярность, я засекал.

Проходит минут десять, скучно, поезда все нет. Мужик продолжает возиться с мобильником и икать. Но, кажется, уже чаще. Интересно, что с ним будет, если он так и будет икать все чаще и чаще? Взорвется?.. Говорю же, скучно.

Наконец, поезд приходит. Доезжаю, захожу в кафе. Дожидаюсь друга, пьем мятный чай с лимоном, заводим беседу с официанткой-хорваткой. Она оказывается разговорчивой, садится рядом и начинает рассказывать о том, как шесть лет назад уехала из Хорватии, из Загреба, год назад туда вернулась и удивилась, как сильно все изменилось.
— Наверное, больше всего вы сами.
— Да, больше всего я сама, и то, как я смотрю на мир.
— Да, так всегда и бывает…
Рассказываю ей, как сам был в Загребе года три назад, а она рассказывает, как их в школе заставляли учить русский язык, до сих пор помнит некоторые слова.

Официантка уходит к другим столикам, и мы тоже уходим своей дорогой — знакомой дорогой в «Коллекшн», мимо неизвестно почему модной арабской забегаловки, где в любое время дня и ночи можно съесть бараний кебаб в хлебной лепешке, и мимо русского ресторана «Борщ и слезы», где польский повар действительно готовит борщ, польские музыканты играют русские мелодии, и где однажды официантка из Питера поразила меня своей естественностью, спокойствием и родной душой.

__________

«Коллекшн», снизу бар, наверху ресторан, толпа народа, быстрая музыка вызывает приподнятое настроение, хорошо. В толпе страшного вида индус, а может араб. Нет, индус, лет сорока, довольно неприятно улыбается всем девушкам, оказывающимся в поле зрения. Проходят мимо две испанки-латинки, которых он тоже провожает взглядом, шепчут друг другу: «Вот страшный мужик. Просто ужас». Еще рядом группка из трех женщин, вполне могут быть русскими, посмотрели на нас, продолжили свой разговор, но отсюда не слышно.

Свободных столиков не находим, выбираем удобное место у столба и становимся со своими бокалами там, разглядывая толпу. Индус продолжает терроризировать женское население.

Две девушки, сидящие вместе с тремя парнями демонстративно облизывают конфеты на палочках. Смотрим на них, улыбаемся, они замечают и хихикают, но глаз не отводят. Парни самодовольно улыбаются и наливают девушкам еще шампанского.

Одиннадцать, бар скоро закрывается. Замеченные ранее три женщины действительно оказываются русскими — в какой-то момент две из них отходят и мы переглядываемся с оставшейся, она подмигивает и пританцовывает. Подходим, разговариваем — оказывается, они собираются ехать дальше в ночной клуб, приглашают с собой. Благодарим, говорим, что присоединимся позже. В это время возвращаются две подруги и тот самый индус, успел, значит, с ними познакомиться за последние полчаса. Женщины берут пальто и, попрощавшись, уходят вместе с индусом. Что ж, возможно, он человек хороший.

_________

Кафе напротив «ДоДо», вечер. За столик спереди — мы, вопреки обыкновению, сидим ближе к стене — подсаживается девушка лет двадцати-семи и парень немного помоложе. А, может быть, он просто лучше сохранился. Сев, она тут же поворачивается и спрашивет, не против ли мы, не загораживают ли они нам вид. Нет, пожалуйста, нам все видно. «А то я просто не хотела бы закрывать вам сцену». В это время к ним подходит нищий и настойчиво просит денег, а когда они отказываются, то предлагает купить компакт диск. Они смотрят на диск, покупают за какие-то копейки.
— Вот видите, и во втором ряду есть свои преимущества, до нас он не добрался, — говорю я.
— Да, вы правы, — она смеется. — Но из первого лучше видно.
— А вы ходите сюда в театр?
— Конечно, — она смотрит на нас. — Я думаю, это все делают, просто не все в этом признаются.
— А разве это стыдно?

Девушка оказывается родом из Канады, ее парень — из Кембриджа. Рассказываем про ее соотечественника из бутербродной, она смеется и начинает оживленно рассказывать про Канаду и свои перемещения по миру. Парень же то ли сознательно, то ли бессознательно обозначает свои права на территорию — гладит ее по бедру и берет ее ладонь в свою. Дипломатично сворачиваем разговор и погружаемся в созерцание улицы.

Через некоторое время они уходят, парень жмет нам руки, а девушка целует в щеку.
«Увидимся», — говорят. Увидимся.

__________

Вечер, клуб. Живая музыка, на сцене черная девушка в кожаной миниюбке, совсем неплохо поет и блестит капельками пота на гладкой темной коже. На танцплощадку выходят и останавливаются метрах в трех от нас две немолодые женщины в обтягивающих блузках и брюках и начинают довольно активно танцевать, призывно поглядывая на нас. Мы улыбаемся, отходим чуть в сторону.
— Как ты думаешь, сколько им лет?
— Сорок-пять… может, пятьдесят.
— Я помню свою бабушку в этом возрасте…
От этой мысли нас обоих передергивает. Что они здесь делают? Ищут свою судьбу? Могу представить себе их отчаяние… А может и нет, может просто развлекаются…

___________

Кафе напротив «ДоДо», ночь, представление продолжается. За столиком сидят две женщины, которым явно никогда не приходило в голову следить за своей фигурой, обе накрашенные и одетые в одинаковые блестящие брючки. К ним подсаживается полу-пьяный усатый мужчина — судя по жестам и манере говорить, гомосексуалист. Завязывается оживленная беседа, усатый время от времени шутит, женщины громко смеются.

Тут появляется главный персонаж — нетвердо держащийся на ногах мужичок лет сорока в клетчатом пиджаке — подходит к беседующим, показывает на них пальцем и, выдержав паузу, декламирует: «Чтобы этим заниматься, вам бы надо разуваться!» Троица удивленно смотрит на него, а он, преисполненный гордости и ощущая себя великим поэтом, повторяет: «Чтобы этим заниматься, вам бы надо разуваться!» Женщины хихикают и отворачиваются.

Клетчатый поэт ничуть не смущается, а подходит к следующей паре, довольно милой девушке и скромному парню, показывает пальцем на них и повторяет свой стих, после чего смеется, радуясь своему остроумию. Девушка и парень смотрят друг на друга, не будучи уверены, как реагировать. Мужичок проходит дальше, и снова и снова требует от избранных им людей снятия обуви. Наконец, не в силах сдержать порыва чувств, он выходит на середину улицы, раскидывает руки и, обращаясь к толпе, во весь голос заявляет: «Чтобы этим заниматься, вам бы надо разуваться!» — опять смеется собственной шутке и, довольный произведенным эффектом, удаляется.

Женщины и усач еще раза три со смехом повторяют друг другу совет клетчатого, а потом переходят к более интересным темам.

_________

Суббота, день. Звоню словачке, той самой, 22х лет. Хочу ли я ее сегодня видеть или не хочу? Не знаю, но позвонить надо. Она подходит, разговариваем, о чем-то шутим. Она ходила в спортзал, потом долго искала подарок брату, купила рубашку с рисунком… Я тоже что-то рассказываю, где был, что видел… подходит пора либо приглашать, либо прощаться. Начинаю постепенно — спрашиваю про планы. Она не знает. Вяло приглашаю, тайно надеясь провести вечер в обществе купленного утром морского окуня, а потом вылезти куда-нибудь в центр. Словачка все еще не знает — у нее завтра улетает подруга, ей надо бы с ней провести вечер. Наверное, почувствовала, что и я не горю желанием… а, может, просто совпадение. Она не хочет, чтоб я думал, что она просто придумывает предлоги, ей действительно надо с ней прощаться. Чувствуя себя в безопасности, говорю нет, что ты, я очень хочу тебя сегодня видеть, но все понимаю, друзья — это очень важно, не надо, чтобы ты из-за меня чувствовала себя виноватой. Договариваемся встретиться в следующую пятницу, оба с облегчением прощаемся.

Остаюсь один на один с морским окунем. А, может, лещем, не уверен — я с ним лично не знаком, я его лишь ем.

________

Ночь, напротив «ДоДо». Не по годам жеманный официант.
— Чай, пожалуйста, Эрл Грей.
— Эрл Грей?
— Да, пожалуйста.
— А вы к нему хотите мир во всем мире?
— Мир во всем мире?
— Да. Я, например, очень бы хотел мира во всем мире.
— Зря, никогда не наступит.
— О, какое у вас сегодня плохое настроение. С молоком или без?
— Без молока и без сахара, пожалуйста.
— Теперь понятно, почему плохое настроение. А, может, все-таки возьмете мир во всем мире?
— Нет, дайте лучше вечную молодость.
— Ах, извините, на этой неделе нет. Может, в следующий раз.

Сижу внутри, пью чай, смотрю на улицу. Каждому посетителю к чаю или кофе предлагается мир во всем мире — надо думать, это шутка вечера. Неплохая шутка, интересно, он сам придумал, или ему рассказали?

________

Через час встречаемся с другом, где-то сидим, слушаем музыку, надоедает, идем назад в кафе. Навстречу — две жутко пьяные девушки.
— Эй, ребят, привет.
— Привет.
— Там к нам какие-то идиоты приставали, вы наверное видели, просто идиоты…
— Нет, не видели… а вы откуда?
— Я из Австралии, — говорит самая пьяная, — а вот она отсюда. А вы?
— Из Эльдорадо, — тихо про себя смеюсь. Это своего рода игра. Поразительно мало людей знают, есть такая страна, или нет.
— Эльдорадо? А это где?
— В Южной Америке. Маленькая страна, но очень красивая. Горы.
— Ааа, да, я о ней много слышала…
— Что-то вы не похожи на южноамериканцев, — подозрительно замечает англичанка.
— Мы там давно не были.
Невразумительный разговор продолжается минут пять, австралийка спрашивает, не знаем ли мы, где сейчас можно выпить, а англичанка вдруг агрессивно заявляет, что она знает, что у всех мужчин на уме, что все они одинаковые, и требует, чтобы мы не думали, что австралийку можно сразу тащить в постель.
— Нет, вот признайтесь, вы смотрите на нее и думаете: «Ее прямо сейчас можно взять и трахнуть».
Провожу эксперимент, смотрю на австралийку. Но мысль лишь одна — это же надо так напиться. Жалко ее.
— Мне не нравится это слово, — говорит друг.
— И мне не нравиться, и мне, — тут же подхватывает австралийка.
— Не нравится им. Да идите к черту, мудаки, — заявляет англичанка и пытается утянуть подругу в сторону. Та теряет равновесие, поддерживаю ее за локоть.
— Нет, они хорошие парни, — говорит австралийка. — Хорошие парни, я вижу.
— Мудаки они, — настаивает англичанка.
Далее что-либо говорить уже бессмысленно. Стоим, наблюдаем.
— Видишь, даже ответить ничего не могут. Чего молчите, ведь я знаю, что вы все думаете, вы ее хотите трахнуть. Что, нет? Во-во, молчите, все с вами ясно, — утаскивает-таки австралийку за собой.

Они проходят метров двадцать, австралийка оборачивается, проходит еще пару шагов и со всего размаха влетает лбом в фонарный столб. Мы морщимся от ее боли, отводим глаза, потом опять смотрим на них. Англичанка еле удерживает австралийку от падения, та приходит в себя и опять оборачивается на нас — то ли с упреком, то ли со стыдом — смотрит секунды две, и девушки удаляются.

__________

Доходим до кафе. Официант явно рад нас видеть.
— О, добрый вечер. Опять чая, или просто еще немного над вами поиздеваться?
— Еще чая, пожалуйста, — смеюсь я.

Друг, которому была рассказана шутка вечера, сразу просит мира во всем мире.
Официант извиняется, говорит, что уже кончился, и предлагает взамен вечную молодость.

февраль — март 2001 г.

Чит, Чит и еще раз Чит

Авторы

Сборники