в утреннем метро
у граждан хмурые лица,
один забыл надеть пальто,
другой забыл похмелиться,
третий просто так матерится.
все едут на работу или еще куда-то,
а я еду в поликлинику,
мне в поликлинике кровь сдавать надо,
я в 6:30 встал по будильнику.
я еду и читаю книжку уэльбека,
это такой французский гражданин,
он никогда не видел Папирос и Казбека,
хоть и прожил на свете без малого много годин.
уэльбек пишет про французские семьи,
так непохожие друг на друга,
про французов, извергающих свое семя,
и про их потомков. изрядная, в общем, скука.
я уже начинал клевать головой,
но тут вошел презанятный гражданин,
появленьем своим он нарушил покой,
чёрные, точно пара турецких маслин,
глаза его блестели из-под низкого лба,
а может этих глаз было пять, а не два.
на станции речной вокзал он всем палец показал.
на станции водный стадион он сказал «имя мне пророк родион».
на станции войковская он вдруг заойкал блядь.
на станции сокол он языком поцокал.
на станции аэропорт мы вошли с ним в глубокий рапОрт,
это продолжалось неопределенное время,
и легким не показалось мне это бремя.
на станции динамо мне зрение чуть не отказало.
на станции белорусская я вышел, и он тоже вышел,
под сенью партизанских скульптур, он и я, мы сделали шышел-мышел,
немножко мы с ним сделали шышел-мышел.
потом я спросил, куда он дальше поедет,
он сказал «пощупать подольских медведей»,
и растворился в пассажиропотоке,
не назначив для свиданья конкретные сроки.
я постоял, немного почесал макушку
и поехал в поликлинику обрадовать старушку,
что кровь берет из моей вены в свою пробирку,
оставляя в вене слабой толстую дырку.
это происшествие оставило во мне неизгладимый след,
кровь у меня стала другой группы, я кутаюсь в плед,
и весь я как-то вдруг быстро постарел,
кушаю мало, а ведь раньше неслабо ел,
за троих, можно сказать, жрал,
вот они, хваленые выходы в астрал.
пока этот дяденька щупает медведей,
я упреки слушаю долбанных соседей,
мол, шаркаю возле их двери некрасивой походкой,
начальник обозвал меня страшненькой уродкой,
видимо принял за одну из своих секретарш,
я в припадке ярости сломал об его лицо карандаш.
потом мы подрались, мириться не стали,
такие вот трали-вали.
на лице моем теперь гематома,
и стал я весь какой-то неликвид,
не избежать мне видимо дурдома,
такой уж у меня дурацкий вид.
вот такая, братцы, жизнь моя теперь говно,
доконало меня блядское московское метро!
