33/ Московский ураган

Мы с Романом У. сидели на Тверском бульваре, и тут сначала задуло, очень мощно, как в фильме с Джеки Чаном, когда включили аэродинамическую трубу, и щёки у Джеки Чана налезли ему на уши и лоб.

Небо в минуту стало чёрным, как протухло.

Дуло всё сильней, пыль и песок лезли в глаза и нос.

Стала падать сверху вода. То, что с плюханьем и чваком разбивалось о землю, скамейки и нас с Романом У. напоминало прозрачные теннисные мячи, а не капли дождя.

Черти наверно готовили восстание под землёй, но тогда им не дали высунуть рыло. Хотя Кастанеда, тот чуть ли не тогда же помер, и дух его, пролетая над Москвой, зловредно подавил кресты Новодевичьего монастыря; кресты лежали на куполах как плохая причёска, и многие потом говорили, что это Очень Дурной Знак.

Но мы с Романом У. храбрые! Решили, чего уж нам как слабакам подрываться. Резоны были такие: а) вино не допито, и как-то вот тяпать с ним по улицам в дождь неразумно и вообще ни в какие ворота, б) дождя не было три месяца, помокнем, чай не сахарные.

А всякие слабаки как давай драпать! А мы с Романом У. про себя возвеличились и даже высмеяли их позорное бегство.

Мы уже и вино допили, и вода под нас подтекла на скамейку, и ветки стали валиться с деревьев, потому что намокли, и в аэродинамическую трубу, коим стал Твербуль, дуло, но сидим, то есть, в кайф нам.

И тут на наши четыре оттопыренных колена падает огромная древесина с листьями, и этими вот мокрыми толстыми листьями формата чуть ли не А4 нам по роже! Типа такой знак, «маленько засиделись». В общем, сложили мы эту дуру на землю, бутылку пустую там же приткнули и пошли к метро.

Уже промокли насквозь, в ботинках какой-то кишмиш, ну и потихоньку выходим с Твербуля на перекресток, где Тверская. И тут я увидел, что дождь на перекрестке идёт не как ему природой положено сверху вниз, а горизонтально, стеной, и прямо на нас!

Ну, мы с Романом У. приняли угол наклона 45 градусов, напыжились и стали переставлять ноги. Получалось что-то отдаленно похожее на ходьбу. Потом ветер задул в спину, тут бы костюм с перепонками, можно было бы летануть с места. Теперь уже имитируя бег (приходилось упираться), мы поволоклись в сторону подземного перехода.

Горел зелёный, но никто не ехал. Никто не сигналил. Если вы знаете, что такое Тверская на пересечении с Тверским в выходной, вечером, летом — вы оцените степень замешательства таксистов, бомбил, водителей микроавтобусов, автолюбителей, лихачей, шефов и командиров. Какая-то обезумевшая «Волга» пятилась с перекрестка назад, остальные стояли там, где их застал дождь, как памятники самим себе, и морды у них были как у ткнутого в какашки кота.

За несколько минут на Москву, как потом сказали синоптики, «выпала годовая норма осадков»; по тротуарам текли океаны, которые в самый раз разворачивать в Узбекистан, или куда там ещё хотел Лужков пристроить сибирские реки. Поломанных деревьев на Пушкинской было не много, поэтому мне как Нюргуну Боотуру Стремительному, поборовшему духов, предстояла еще одна ступень инициации, когда я вышел на Рижской и пошёл домой по Сущёвке.

«Его глазам предстало ужасающее зрелище…»

Деревья лежали по обе стороны дороги. Почти все были вырваны с корнем. Под слоем листьев не было видно асфальта.

Потом оказалось, что почти везде деревья так же повыкорячивало, и только бульвары ураган обошёл стороной. Сильно перепало «Скверику с Пороками», тогда еще просто «Репинскому скверику», который напротив «Ударника». Через несколько дней я оказался в районе Третьяковки и когда дошёл до горбатого мостика, сначала не понял, не узнал места — уродливое здание английского посольства было как на ладони… и в этом был один плюс: московские власти наконец-то его разглядели и быстро снесли, вслед за аллеей лип, которую снёсло ураганом.

Все лето и, кажется, весь следующий год бригады озеленителей распиливали деревья и увозили на свалку. Ещё одно, что запомнилось помимо раздавленных машин, закрученных в штопор рекламных щитов и нескольких объявленных по телевизору смертей (одного, помню, порезало стёклами, а девочку убило током) — это башенный кран, который ветром оторвало от здания. Он упал поперек Профсоюзной улицы и перегородил её на день. Его тоже распиливали и увозили по частям.

… Переход на Пушкинской был битком набит, все стояли с распахнутыми лицами и улыбались, точно им вкололи экстази. Потом мы с Романом У. затеяли прыгать по лужам и обливаться водой с каким-то девицами, которые выходили из перехода, а потом я поехал домой.

Люди в метро делились на две категории: те, кто ехал «из-под урагана» и те, кто сел на конечной при ясной погоде, и теперь, в центре, они пересеклись. Народу было немного, сидели редко. Я тоже сел. Напротив — мужик с тёткой, они смотрели на меня как на инопланетянина: из под моей жопы растекалась в обе стороны лужица воды, такая же лужа, но побольше, собиралась у ног. Когда поезд тормозил или ускорялся, они скашивали глаза влево или вправо, как зрители на теннисе.

На следующий день мой месячный проездной, лежавший в заднем кармане джинсов, высох, расслоился и свернулся в трубочку. Я его разровнял, приклеил канцелярским клеем верхний слой к нижнему. Несколько поездок он сумел вытянуть, а потом его заклинило на «Киевской». Мне пришлось даже иметь разговор с начальником станции, потому что проездной только начался — впереди был целый месяц, не покупать же новый. Вахтерши, а потом кассирши, к которым направили меня вахтерши, говорили, мол, «все понимаем, плохое качество, не первый уже случай, многие жалуются, но решайте с начальством».

Начальство, после нескольких минут прений, велело меня пустить. Потом меня нигде уже не тормозили, и я ездил весь месяц с умершим проездным, показывая его вахтершам и говоря, мол, ураган, торнадо, сами знаете… везде меня пропускали с уважительным сочувствием, а потом месяц закончился и я купил новый проездной.

<Вr>Dance

Авторы

Сборники