Осень Патриарших

Вот сидим мы на скамейке в сквере перед польским посольством и сейчас припьём, наверное.

Но перед тем хочу спросить вас. При сочетании «Патриаршие пруды», что в голове выстраивается? Ага. У нас так же раньше бывало, аккурат до сегодняшнего дня. Теперь пойдёт по другому. Габриэль Бирн будет вспоминаться. Газик ментовский. Автостоп до «Краснопресненской» (где жирафы и какаду). Поэтому отстаньте от нас с вашими бегемотами и прочей нечистью. Лучше послушайте.

— Ребят, — почему-то вполголоса, — прячьте пузырь.

Мы только-только присели на скамейку, в ногах у нас бутылка красного открытая стоит, пластиковые стаканчики в руках скрипят. Скамейка длинная, слева люди пьют пиво и лимонад и между делом предупреждают нас о неприятностях. Только поздно предупредили — нас втроём с Ромой и Сашей Казанским (Рома наш местный граф Дракула, у него фамилия Унгуряну, а сам он светловолосый французишко такой пижончик) вовсю уже вяжут! Ментовской «козёл» подкрался (не едет — плывёт), надо сказать, незаметно. Распитие вина, купленного в магазине со страшным названием «Элитные вина», что на Большой Бронной, трагически проёбывалось на наших глазах.

Козлище останавливается напротив нас. Выходят из него два мента. Старший, один в один герой криминальных драм; седой, подтянутый, короткая стиржка, а глаза, сидящие на разных, что ли, уровнях, придают ему сходства с Гэбриэлбирном. Напарник его — типичный постсовковый ментяра, которого и отличишь только по номерку на бляхе. Подходят, поправляют автоматы. Что же вы, говорят, какое такое вино, что значит — присели-не-пили, а документы? Взяли почитать.

Паспорт был только у Казанского, Ромз владел какой-то студенческой ксивой, а у меня не было ни того, ни другого. На кой чёрт мне в жару на жопе таскать лишний утеплитель? Они и не интересовались особенно; приглашали в машину.

И так неохота стало нам кататься в этом гадском левиафане! Вот, говорили мы, посмотрите: целая бутылка, уровень вина в ней фабричный. Вот, говорили мы, стаканы, в них капли вина не было. Вот, восклицали мы, наконец, нюхайте — и бурно дышали. Младенческий запах распространялся в воздухе над прудами. Но…

Вы же понимаете, насколько все это было бездарной времени тратой.

И вот везут они нас, бережно, как ценную бандероль. Мы и пригубить не успели, а вот нате ж, избиты как младенцы. Кому обязаны, интересуюсь, столь плачевным мы положением? Горбачеву, отвечает Гэбриэл Бирн. Как так! Отцу-то перестройки и гласности? Быть не может! Оказывается, среди сонмищ указов человека-ускорения затесался один, запрещающий возливать в общественных местах. И что же, уточняю, так вот и всё подряд? Ну пиво, говорит, ещё можно. А всё, что градусом выше — то всё к нам. И тихо едем так, торжественно.

Вскоре (мы как раз выезжали с прудов на дорогу к Садовому кольцу) начинают клонить они в сторону дани. Штраф, мол, платить будете сейчас в отделении. Пятьдесят рублей. Протоколы разные заполнять. Мы — не хотим — говорим, протоколы. Они — и что же нам дальше делать? Мы вздыхаем. Сумма до того малая у нас, что как-то даже неудобно становится от мысли произнести её вслух.

В общем, сворачивают они на боковую улочку, и тихо по ней продолжаем мы выводить переговоры из тупика. Предмет разговора до того тонок, что кажется, вот-вот порвётся от неосторожного слова. Наконец, произносится Сумма. После тщательного укрывания её от пары сержантских глаз (он незаметно скосил их в сторону Суммы, ха-ха), я на ощупь составляю комбинацию: пару червонцев на откуп, последний надо как-то сохранить. Вот, говорю я, десять рублей. Потом прибавляю еще десятку. И всё, искренне удивляется Бирн и вертит руль в новый переулок.

Опять начинаются переговоры, боржом, кока-кола, флаги государств, загорелое лицо Бирна в полупрофиль, сержантские лычки, очередной раут переговоров сорван, одна сторона думает о красивом попятном, другая — о важности сохраненья остатка, Казанский смотрит на меня, я смотрю на Казанского, потом в окно, потом на Ромза, ээ… говорит Ромз, у меня ещё вот (лезет в карман), ещё четыре рубля есть. Достаёт из кармана мелочь. Гремит ею доказательно.

Это выстрел из пистолета, с пяти шагов. Вишнёвые косточки разлетаются веером. Все фуражки пробиты. Гэбриэлбирн говорит напарнику, да ну их нахуй совсем, потом спрашивает, вам где лучше остановить (?!). Мы, немного опешив, говорим, ради бога, да вы не беспокойтесь, мы прямо вот тут и выйдем. Останавливают. Мы выходим. Перед нами через дорогу метро «Краснопресненская».

Идея этой истории носит просветительный характер. Теоретически, поймать ментовскую машину и доехать на ней от Патриарших прудов до станции метро Краснопресненская, летом 1999 года стоило 50 рублей. На практике вышло автостопом. Так что, всё возможно. Если окажитесь в тех краях, теперь знаете таксу.

Возвращаться назад мы сочли за попадание в воронку во второй раз. Посовещавшись, решили пойти пить вино в сквер напротив польского посольства. А там мы повстречали вас. Так говорите, не читали про бегемотов? Ну и правильно. Они большие, их кормить не хватит никакого вискаса. А впрочем, есть тут один в зоопарке. Я его подкармливаю, а он за это дрессировать себя позволяет. Ух, какой он у меня! Так лапкой топочет задней, а переднюю подает. И хвостом завиляет, и в глаза посмотрит, мол, женись, коли за руку держал. А я ему, что я, мол, Радов, что ли, чтоб на моржихе жениться. Он и примолкает… Ну, давайте, за знакомство!

<Вr>Dance

Авторы

Сборники