Ледяной обморок

Сначала он увидел прямо над головой большую стаю стрекоз. Стрекозы сошлись клином, в одно мгновенье снизились и начали энергично его клевать. Это было очень подозрительно и странно — стрекозы были большие, тяжелые и имели клювы как у настоящих птиц, только поменьше в размерах, но зато очень острые. Впрочем, Владимир об этом не думал.

С трудом удалось ему подняться на ноги. Одной рукой он отбивался от стрекоз, другой пытался заправить выбившуюся из брюк рубашку; кровь проступала на ней, как это показывают в фильмах: сразу со всех сторон, страшно, мокро, словно сорвало кран.

Пятна крови были и на асфальте (тоже как в каком-то фильме, который Владимир смотрел недавно по телевизору). Водитель дергался в салоне и все никак не мог открыть заклинившую дверь.

Когда закончилась истерика тормозов и умолкли крики какой-то взбалмошной бабы, случилась столь внезапная тишина, что Владимир услышал далекое, идущее с пшеничных полей гудение проводов высоковольтных линий. Тишина эта длилась несколько мгновений. Потом стали возникать первые зеваки; они притормаживали, подходили к бордюру, интересовались. Владимир почувствовал себя крайне неудобно, точно как в тот раз, когда впервые увидел случайно женские гениталии. Усугубляли положение проклятые насекомые, не дававшие ему ступить и шагу.

Справившись с рубашкой, он принялся лупить стрекоз кулаками направо и налево, расчищая себе путь к тротуару. Люди смотрели на кровь на асфальте; на сетку трещин ветрового стекла; на водителя, который сумел все же выбраться и теперь сидел возле своей машины. У машины был слегка помят капот.

Настырные стрекозы отстали наконец от Владимира. Они сбились обратно в стаю и полетели в сторону Белорусского вокзала.

Владимир начал застегивать куртку, и тут обнаружилось, что две пуговицы оторваны с мясом, да и вообще, куртка была изрядно потрепана. Владимир огляделся. Прохожие не обращали на него внимания; теперь все столпились вокруг машины и что-то там разглядывали. Владимир смутно, каким-то нутряным прозрением вдруг понял, что они могли там рассматривать, и эта догадка придала ему сил; он поспешил к ближайшим домам, чтобы дворами уйти как можно дальше от этого места, от этой ситуации, которую Владимир назвал про себя "точкой разрыва дневных снов".

Никто его не преследовал, и это вызывало какую-то сумбурную, неизвестную радость. Владимир тихо засмеялся. Пройдя пару кварталов, он вдруг ощутил потребность посидеть на скамейке; что-то неуловимо детское было в его желании, и если бы стоял в этом дворе деревянный гриб с песочницей, Владимир, без сомнения, предпочел бы их. Немного смущало его то, что на скамейке, единственной во дворе, уже сидел старик — люди стали вызывать у него смешанное чувство брезгливости и отторжения. К счастью, старик не обратил на него никакого внимания. Посидев несколько минут, Владимир собрался уходить, как вдруг старик начал говорить:

— Господи... за что же мне это... эти мученья... разве ж я заслужил? — Голос его поскрипывал, раскачивался, набирал силу. — Разве ж плохо я жил, плохо молился тебе, Господи... Когда же конец придет моим мукам...

Он постепенно повышал голос; проходящие мимо люди скалились, глядя на старика, и в ухмылках их чувствовался какой-то отблеск превосходства, будто они были причастны к некоему тайному знанию. Владимир почувствовал сродство к ним: они не были уже людьми в обычном понимании; более или менее одновременно они оказались в ситуациях "точки разрыва дневных снов", как сказал бы, возможно, Владимир; оказались при схожих обстоятельствах, каждый — при своих. Двор, видимо, был местом пересечения их многочисленных траекторий, а может быть, просто сборным пунктом, наподобие тех, в которых мужчинам приходится бывать по молодости. Владимир поднялся и пошел потихоньку дальше, к видневшемуся из-за домов шпилю гостиницы "Пекин".

— Почему! — уже кричал старик, — не позволяешь ты мне!.. как всем!.. что ж я как пес на цепи... старый, больной... избавь меня! Дай уйти!! Не держи меня!! Дай уйти!!!

Вскоре крики его затихли; Владимир переходил из двора в двор, когда дорогу ему преградила широкая расселина с поросшими бурой травой склонами. Далеко внизу, и еще дальше — до самого дна — склоны оврага покрывал лед. Дна, впрочем, видно не было, его скрывал туман. Лед искрился в лучах предзакатного солнца, на гранях трещин он отливал красным. Владимир наблюдал за игрой бликов и отражений; трещины во льду создавали на поверхности замысловатый рисунок, напоминающий морозные узоры на стекле, или лицо старухи. Рисунок показался ему знакомым. Владимир попытался припомнить, где он мог раньше его видеть, однако кроме того факта, что это deja vu, припомнить ничего не получилось.

В этот момент из разлома показался мальчик. Он был совсем неприметным, этот мальчик, и если бы Владимира попросили описать его внешность, он только развел бы руками и сказал, что таких мальчиков много бывает на зимних горках и еще, пожалуй, добавил бы, что в руках у него были обычные детские санки.

— Эй, дяденька, — окликнул мальчик Владимира, — вы это... давайте уж побыстрей! А то меня мать накажет, она уж два раза звала. Мне правда домой — во как нужно!

Он показал как.

— Пойдемте вниз, тут сначала пешкодралом топать надо.
Они начали спускаться и вскоре достигли льда. Владимир сел в санки; интуитивно он понял, что дальше ему следует продолжить путь одному.

— А монетку? — спросил вдруг мальчик строго.

— Какую монетку? — скорее подумал, чем произнес вслух Владимир.

— Как какую? — не понял мальчик. — Все-то вам объяснять нужно, а у меня времени нет! Да вы посмотрите у себя в карманах, наверняка должна быть.

И действительно, монета нашлась. Ею оказался старый дореформенный рубль, неизвестно как очутившийся в заднем кармане брюк.

— Подойдет? — подумал Владимир.

— Годится! — обрадовался мальчик. — Там внизу вам понравится, там звери всякие, замки диковинные, много всего интересного. Вы только из колеи не выпадите. Там везде лед, я вон как ногу расшиб!

Мальчик приподнял полу пальто, подтянул штанину. Ногу его украшали свежие ссадины.

— Долго вы шли, — говорил он Владимиру весело, — я уж замерзать начал! Ой, мать зовет...

Владимир услышал какой-то далекий и очень слабый звук, похожий на шлепок плоского камня о воду. Мальчик толкнул санки вниз, в широкую колею. Полозья боднули стенки, звякнули, скрипнули и, набирая скорость, покатили. Ветер зашумел в ушах, холод впивался крючками в руки и лицо, колея извивалась как огромный застывший червь, санки катились быстрее и быстрее. Владимир боялся теперь только одного — на полном ходу вылететь из санок, либо потерять колею.

Когда санки нырнули в молоко тумана, Владимир перестал волноваться, дорога пошла ровная и прямая, видно ничего не было. Стало будто бы немного теплее. Владимир вспомнил, наконец, где он видел рисунок на склоне, так странно показавшийся ему знакомым; вспомнив, он успокоился окончательно, немного удивившись про себя способности некоторых снов когда-нибудь сбываться. В голове ожила давно забытая мелодия, Владимир замурлыкал, пам-пам-парам... Он попытался представить, что произойдет, когда он достигнет дна ущелья, но санки его заскрипели (чья-то заботливая рука посыпала лед в этом месте песком) и через несколько скрипучих минут (Владимир даже прикрыл уши руками) остановились. Владимир приехал.

Все вокруг искрилось и слепило глаз. Далекое солнце висело на худенькой белой нитке, что оставляют в небе аэропланы. Встречающих не было, наверное, он приехал чуть раньше. Это не беда, решил Владимир, — можно пока погулять, оглядеться...

* * *

Когда он поднялся по пологому откосу (много было здесь плоских, будто пришибленных сопок), кто-то вдали замахал ему рукой. Владимир махнул в ответ несколько раз шарфом и побежал вниз по склону.

<Вr>Dance

Авторы

Сборники