Путешествия

ТУГИЕ И МЫ

Помню, окно это открыто тогда было. Горшок там еще приметил, но это сразу было, в первое мое посещение. А вот кошки не было, кошка, видать, позже появилась. Пришел я, а она сидит себе, умывается, а может, и на меня в это время смотрела. Я-то уже третий раз как приходил, мог и примелькаться. А тогда решил: непременно залезу, нечего резину тянуть. И погода хороша была, прямо как я люблю — тучки по небу шастают, ветер в деревьях шуршит, да дождь, того и гляди, в гости пожалует. Отошел я от берега подальше, разбежался и как сигану в воду! Да, забыл сказать: на Чистых Прудах все происходило. Водичка надо мной кругами разошлась, и первый круг еще до берега не добрался, а я уже в окно лез. В общем, получилось все как запланировал, никто даже не заметил. Мамаша одна с коляской обернулась было, да утка по воде крыльями забила, вот она на нее и подумала. А Вовка не прав оказался, как я ему говорил, так все и вышло. А он — утонешь, мол, чего придумал-то? Это дураки пускай тонут, а я-то наперед все знал, с интуицией у меня с детства хорошо. Я дышать перестал, когда в окно влез, кошка та в сторону отпрыгнула, а я плавно соскользнул с подоконника, в кресло сел, и телевизор сразу включил с пульта. Ну, должен сказать, у них там все не как у нас, все неторопливо, движения мягкие, и когда говорят, пузыри изо рта идут. А мы им отражаемся этакими монолитами, они нас так и называют — Отвердевшие на Воздухе, а если коротко, то просто — Тугие. Я-то сразу их раскусил, хоть и сторонились они меня поначалу, потом видят, назад вылезать вроде не хочет, прижился вроде, ну и приняли меня к себе. А тело мое за ненадобностью наверх отправили, к Тугим. Они прям ужаснулись, вот смешные-то, чего же там может быть ужасного? Выловили, да через несколько дней в землю закопали, дурные. В другой раз я бы обиделся, а сейчас посмеялся только. Еще интересную вещь заметил: границы всегда по воде проходят, и к нам сюда Тугие могут проходить, а от нас обратно — уже труднее намного, но иногда, правда, получается. Тугие очень пугаются своих же, тех, что назад лезут, хотя они сущности своей не поменяли. Если кого иной раз завидят, то простым собранием тут не ограничится, на следующий день обязательно в газетах напишут, мол, вчера в районе Пионерских, или там Патриарших был замечен странный гражданин, мол, из воды на берег карабкался, синий весь, тиной пах, невразумительное что-то бормотал. Разговоров потом на неделю. Потому нам среди Тугих и нечего делать, что скучно у них до смерти, а если и веселятся, то как-то все никчемно. Не чувствуется в них размаха, не говоря уж о полете куда-то там в поднебесье. Я предложил недавно подзаняться ими вплотную, показать настоящее веселье. Сейчас наши обсуждают, думают, как обыграть пошумнее. Но больше всего склоняются к варианту приурочить наше выступление к празднику их какому-нибудь большому, например, к празднику Конца Света. Нагрянем внезапно. Вот весело будет, я как представлю, так просто пузырями от смеха давлюсь. В общем, готовьтесь, Отвердевшие, к веселью до упаду. Скоро, скоро уже.

О НЕПОСТОЯНСТВЕ СМЕРТИ

Что бы про нее не говорили, но смерть все-таки очень капризная барышня, обидчивая как ребенок, да с причудами. Помните историю, что приключилась с Платон Ивановичем? Что из семнадцатого подъезда? Если не помните, я вам тогда сейчас ее расскажу.

Вот шел как-то Платон Иванович по Тверской улице. Хлеба с молоком вышел он купить и теперь домой возвращался. Идет, не торопится, под ноги себе смотрит. А вокруг него тем временем знамения разные происходят, намеки ему намекают, мол, смотри — не подведи!

Смотрит он на трещинку в асфальте, а та шепчет ему — не оборачивайся! И в этот момент услышал он звук непонятный за спиной. Хотел было обернуться, посмотреть, но падает вдруг с неба маленький серый камушек, под ноги ему катится и всем видом своим показывает, дескать, не оглядывайся! Хоть и любопытен был Платон Иванович и жаден до происходящего вокруг, но переселил себя, не оглянулся. Дальше идет. Тут уже крики начали позади раздаваться. Собрался он обернуться, но тут из урны, что напротив книжного, как полыхнуло огнем! И все то же: не смотри, дескать, назад! Остановился тогда Платон Иванович, полез в карман за платком — пот утереть со лба. А руки-то дрожат. И тут распахивается над ним окно, и телевизор как заорет мужским голосом: говорю тебе, нет назад дороги!

Вздрогнул Платон Иванович, икнул и — обернулся.

И как раз вовремя обернулся, едва в сторону успел отскочить. Упал неловко на спину, и только сумочку его с хлебом да молоком об стекло ветровое ударило и назад по улице кувыркаться утащило. Пропер грузовик на полном ходу мимо, придавив Платон Ивановича черным облаком выхлопных газов, и был вскоре остановлен подвернувшейся автобусной остановкой. Три человека тут же смерть приняли.

Разобралась она с ними, а потом и к Платон Ивановичу подходит. А тот к гранитной стене спиной прижался — сидит, охает, больную ногу теребит. Посмотрела Смерть на него, да и говорит: дурак ты, говорит, Платон Иванович. Только зря ты со мной играть взялся. Не будет тебе знаков больше. Не будет тебе ходу через Стикс никогда.

С этими словами махнула она подолом платья своего кружевного и приняла невидимое для смертных обличье.

А Платон Иванович с тех пор не может помереть никак. Много способов перепробовал, только не приходит Смерть к нему. Встала промеж них обида, что называется, смертельная.

Он и с моста прыгал, да вытащили его из реки. Под поезд ложился, да сошел поезд с рельсов. Из окна бросался, так на четвертом этаже штаниной за крюк зацепился. Сняли его с крюка, отпоили горячим чаем, а он все не весел. Плачет, рыдает, умереть требует. А не идет Она к нему!

Так и живет, и внуков своих многих уже пережил.

Поэтому врут про нее, когда говорят, мол, костяная девка со ржавой косой. Потому что она на самом-то деле — весьма ранимая, утонченная барышня. Поэтому мой вам совет — не расстраивайте ее лишний раз, а то, неровен час, вдруг и на вас обидится!

ЭЛЕКТРИЧЕСКОЕ

Однажды меня убило шаровой молнией. Петечка, помню, очень тогда перепугался (надеюсь, все же из-за за меня). В газетах потом написали, один, мол, раз в пятьдесят лет, трагическая, мол, случайность. Мы с Петечкой водкой похмелялись у меня дома после ночи бессонной. И тут эта зараза влетает. Петечка побелел в лице и зашептал тихо-тихо так: шу-шу-шу да шу-шу-шу! Ничего не разобрать. А я кричу: "Не трогай ее и не смотри, она — моя!"

Он даже глаза закрыл. А тварь эта по комнате круги нарезает, шипит, да потрескивает.

Вдруг встала — точно сердце вынутое, красная и пульсирует. А я ей язык показал и пальцем пригрозил. Тут она по мне и шарахнула.

Я потом очухался, смотрю, а Петечка все так же с закрытыми глазами, только уже на полу, со стулом вместе лежит и тише прежнего пришептывает. Только я все слышу.

Ох, блин, шепчет, ох, ты ж гадство какое, не-е, пить нахер брошу, все, тьфу-тьфу!

— Ты, — говорю, — Петроний, не держи на меня зла. Пора мне уходить. А дверь можешь не закрывать.

Потом встречали меня там и говорили:

— Вы, молодой человек, не стесняйтесь, присоединяйтесь к нашей компании! А на Шарика не обижайтесь, она вообще-то добрячка...

И рассказывали про то, какие у них порядки заведены. А я им — про Петечку, как он на полу со стулом обнимался, а потом мои вещи из шкафа тырил (я ж не сразу ушел, остался поглядеть). Они так смеялись, что я думал, сейчас у них кожа полопается. Но ничего — не лопнула.

ПОДЖИГАТЕЛЬ

Июльское солнце хозяйничало в этой ничем не примечательной, и едва успевшей проснуться комнате (20 кв. м., красные обои, опять же красные деревянные полы). Оно уверенно протискивалось сквозь щель в шторах, разбрасывая блеклые пятна света по столу, что ютился возле окна. Стол был приставлен вплотную к подоконнику, не оставляя различным предметам (как то: "умершим" батарейкам, открыткам, веснушчатой девчонке, вырезанной из пакетика фруктового кефира, и прочим, менее важным вещам) шанса свалиться на пол.

Солнце высвечивало в полумраке комнаты и другие предметы, обитавшие на столе: руку (судя по всему, это была правая рука), пару пустых бутылок из под пива, пепельницу, до краев набитую окурками, пакет голландского табака, коробок спичек с изображением черного силуэта человека, слившегося с лошадью на фоне закатного неба и с надписью внизу marlboro. К столу примыкали стулья, служившие вечным пристанищем для нескольких мятых цветастых рубашек и пары потертых джинсов.

Левая рука также могла бы лежать на столе, если бы не одно трагическое обстоятельство — когда-то давно их хозяин попал в автокатастрофу. С той поры прошло немало времени, но правая рука так и не смогла привыкнуть к отсутствию своего близнеца, хотя сам хозяин, напротив, научился неплохо без нее обходиться.

Рука неожиданно оживилась и стала прокладывать дорогу к возвышавшемуся над столом, подобно небольшому айсбергу, эмалированному чайнику. В сторону отскочили оказавшиеся на пути бутылки и покатились сначала по столу, а потом и по полу, пока не причалили — одна к стене, другая — к шкафу. Рука, нисколько не обеспокоенная поднятым шумом, взяла резервуар с кипяченой водой и щедро плеснула из него в не очень опрятную на вид чашку.

Налетевший из открытого окна ветер, прежде чем исчезнуть в щели между дверью и полом, успел перевернуть несколько страниц видавшего виды издания У. Фолкнера 1958 года, прикоснуться к записной книжке и уже на излете проткнуть облачко пара, только-только показавшего нос из чашки. Рука, взявшая было чашку, отпустила ее и потянулась к книге. Нервным движением она провела костяшками пальцев по развороту книги, и вот уже стал виден предмет некоего интереса: вверху пятой страницы расплылась жирная надпись "ПОДЖИГАТЕЛЬ".

Прошло несколько примерно равных промежутков времени, соответствующих прочитанным страницам, пока, наконец, рука не захлопнула книгу. В некоторой нерешительности она взяла остывшую уже чашку и отправила ее вверх, но на полдороги вернулась на место, расплескав чай по столу. Странные перемены наблюдались в ней: она дрожала и беспорядочно металась по столу, хватая и тут же отбрасывая прочь ненужную мелочь, пока в ее пальцы не попал коробок с ловким ковбоем. Рука извлекла спичку, и так же ловко, как ковбой набрасывает свое лассо на лошадь, чиркнула о коричневый бок коробка. Затем позволила пламени набрать полную силу, после чего стала подносить спичку к рубашкам, шторе и скатерти.

Через некоторое время огонь занял всю территорию этой, в недавнем еще ничем не примечательной комнаты. Немногим позже обеспокоенные пожаром соседи позвонили в соответствующую инстанцию и на всякий пожарный выбежали на улицу. Пожарные приехали быстро и успели потушить огонь, прежде чем тот успел значительно распространиться. Подсвечивая себе фонариками, двое служителей воды и пены проникли в комнату. После недолгих поисков один из них поднял с пола обугленный предмет, отдаленно напоминавший человеческую руку. "Ты глянь, — сказал он напарнику, удивленно морща лоб, — сколько работаю, а никогда еще не видел, чтоб от человека рука только осталась". Тот кивнул, соглашаясь.

А тем временем рука, окончательно освободившись, сжимала в рукопожатии свою когда-то давно потерянную, но сейчас вновь обретенную левую половину. Странные пейзажи окружали их, странные слова произносились, но, кажется, ничто теперь не могло разлучить их.

ВАРИАЦИЯ С БАРАБАНАМИ

Эта история произошла со мной на концерте. Я тогда интенсивно концертировал, часто приходилось уезжать на гастроли. А в этот раз мы с группой решились на мировое турне. Нас и раньше приглашали, но мы уже не можем просто так с бухты-барахты взять и поехать. Мы ведь суперстарз. Посему готовились долго, обстоятельно.

В общем, в Амстердаме, или, может, в Лондоне, уже не помню точно — идет наш концерт. Людей на стадионе битком. Половину программы мы уже отыграли, принимают нас на ура, настроение у всех боевое. Все бы хорошо... Только никак не могу вспомнить, как я здесь оказался. Помню, как из отеля в автобус садились, как ехали, сверкая синими огнями, в сопровождении мотоциклов. Помню, как остановились зачем-то на трассе посреди леса, я выходил тогда из автобуса. А дальше — ну точно отрезало...

Из-за этого у меня настроение не очень. И тут, ко всему, замечаю, что вокалист наш как-то странно на меня смотрит. И не сразу доходит до меня, медленно добредает так, постепенно, и что самое страшное — даже не то, что это случилось со мной в первый раз, а то, что я не сразу это обнаружил — короче, Я СБИЛСЯ С РИТМА! Это для меня примерно то же самое, что для балерины Большого в разгаре фуэте влететь в оркестровую яму. То есть, это АБСОЛЮТНО НЕВОЗМОЖНО!

Потом я опять пытался вспомнить, что же со мной произошло, и при этом опять сбивался с ритма.

Я совершенно расстроился от этого.

Дальше больше: вокалист песню вдруг посредине обрывает и подходит ко мне. И начинает на меня орать. Наши все отложили инструменты в сторону, стадион притих, прожектора все на нас, а он орет на меня и глаза у него белые:

— Ты, йоб..! — орет, — ты после ПТУ сюда приехал, а?!! Ты блядь все забыл, да?!! Ты нас подставить хочешь, кретин?!!

Я пытаюсь объяснить, что не все забыл, а только про лес и про то, что дальше было, а он еще больше заводится:

— Ты срать в лес ходил! Мы из-за тебя чуть на концерт не опоздали! Мы тебя час по кустам искали, паразит! И ты еще не помнишь! А ну повтори место, где сбился!

С перепугу я начал стучать как-то по другому, как раньше не умел; одновременно я обыгрывал три совсем разных ритма, и получалось очень мощно — за минуту я завел весь стадион! Стучу, стучу, стучу — не могу остановиться, руки словно разучились мне подчиняться. И громко так выходит, знатно! И вдруг замечаю, что кроме меня никого на сцене нет. И на трибунах — тоже никого. И вроде не стадион это даже, а разрушенный амфитеатр, каких полно на фотографиях в школьных учебниках. Потом замечаю — спускаются по ступеням люди в белых одеждах. Впереди всех идет высокий человек с какой-то штуковиной в руке, остальные несут тоже кто что, я же продолжаю бить в барабаны как сумасшедший заяц. Высокий подает знак своим спутникам остановиться, поднимает жезл (ту самую штуковину). Кричит: разверзнитесь СКАЛЫ, разразись ГРОМ, взревите ВУЛКАНЫ, падите на землю КАМНИ, приди ВОДА!

Что тут началось! Молнии, гром, ветер, стадион визжит, наши со сцены разбежались, и только я продолжаю бить в барабаны! Вскоре мой ритм уже не отличить от ритма грома, барабаны взрывают новые бури, все сильнее лупит дождь, и скоро, чувствую, случится... Три, — считаю про себя, — два, один... — ХАЦ!! ХАЦ!! ХАЦ!!

На арене — ВЗОРВАЛСЯ ВУЛКАН. Вокруг разлетаются камни, пепел, всякая грязь, огонь течет, короче, полные помпеи!

Подходят ко мне эти люди.

Высокий с жезлом говорит:

— Ну вот и все. Ты все сделал правильно.

— Да, я вспомнил, — говорю ему. — Я искал в лесу свои палочки.

Мы уходим куда-то вверх с изъеденной красными морщинами, раскаленной поверхности земли. И только свет окружает нас и прозрачный веет ветер.

ЛЕСНАЯ СКАЗКА

И было долгое время сухого пыльного гула, но однажды лес наполнился шумами и водою. Дождь двигался неравномерно, урывками: то он брел, как разучившаяся ходить сороконожка, то ловко бросался с места на место. На его плечах (а дождь, как известно, очень велик ростом) сидела небольшая туча, с которой они иногда вместе гуляли. Вот и сегодня повстречались опять.

Неожиданно туча засмеялась (причиной тому был дождь, который смешно задирая худые ноги, пробежал несколько сот метров). Когда туча смеялась, из ее нутра выпрыгивал маленький чертик. Чертики летели к земле так быстро, что на небе оставался огненный след, способный на минуту осветить даже потайные карманы дождевых червей. Очередной чертик приземлился на ветви дуба, жившего в этом лесу уже не одну сотню лет. Дуб вздрогнул и проснулся.

Эй, проскрипел он, вы бы там поосторожней. Спать мешаете.

Грохот, сказал гром, я грохот, грохот! Ты не сердись, она сегодня смешливая.

Но дуб уже спал, и где-то в глубинах его жуки затеяли играть в войну.

Чертик посмотрел в небо, плюнул в ладонь и пошел в ближнюю деревню передразнивать людей и наводить на коров порчу.
Не успела туча подумать, чем бы ей заняться, как появился ветер, подхватил ее:

Шевелись, мокрая! Шлеп-шлеп, разгонимся!

И они полетели.

Дождь остался наедине с солнцем, и тогда подводные птицы, которые умеют летать даже в грозу, закричали:

Эййей, Грибной!

Так дождь узнал свое имя. Внизу кто-то засмеялся.

Грииибноо-о-оойй!

Да, я Грибной, насупился дождь, а кто ты?

Не знаю, ответили ему снизу. Еще вчера я изучал маршруты тех, кто живет под землей, сегодня я выбрался на поверхность, а завтра я стану взрослым.

А послезавтра? спросил дождь. Что будет послезавтра?

Не знаю, снова ответили ему.

А я вот скоро нагуляюсь и усну, сказал дождь, а потом проснусь где-нибудь и пойду искать свою тучу. У каждого дождя есть своя туча.

Он посмотрел вдаль; его туча резво шевелила боками, догоняй, громыхал гром, аай-аайй, отплясывало эхо. Дождь мигнул и бросился к ним.

Эй, крикнул его собеседник, куда же ты!

Я скоро вернусь, только догоню тучу... уговорю ветер... донеслось издалека.

Однако тот, кто звал дождь, уже начинал привыкать к одиночеству.

***

— Ага, вон ты где.

Некто (назовем его грибником), присев на корточки, рассматривал пространство поляны. Потом он поднялся и угловато задвигался к центру ее, туда, где виднелась одна из целей его сегодняшнего похода в лес.

— Лисичка, редкий здесь гость, — сказал грибник, подойдя.

Он услышал эти слова, и память его, новенькая как весенний первый гром вдруг подряхлела сразу, наполнилась кутерьмою, замелькали обрывки каких-то невиданных снов. Вот он бежит, принюхиваясь к отпечаткам маленьких следов на снегу. И что-то подсказывает ему, что то, за чем он бежит, называется мышью. А вот он выслеживает зайца, и трудно отделаться от мысли, что заяц пахнет не слишком привлекательно. Сила в его теле была несоизмеримо больше той, что есть сейчас. Теперешняя, правда, тоже немалая, но иного свойства. Он даже вспомнил странный случай, когда однажды отпустил пойманную мышь. Зачем он ее отпустил тогда, он толком не знал, но сейчас вдруг понял, что так было нужно. В ту ночь ему приснилось большое полупрозрачное существо, рыжий ангел, и оно разговаривало с ним, и отчего-то было грустно и легко, и проснувшись, он долго не мог тронуться с места.

— А я еще подумал, — разговаривал сам с собой грибник, — хорошо бы завернуть на полянку, дождь-то аккурат грибной вчера был, да и сегодня — вон опять.

Пространство вытянулось, и мишура полустертых воспоминаний закружила, вспенилась и понесла его по забытой кривой просеке, столь сумрачной и затхлой, что казалось, свет там разлагается, и от него остаются только огоньки плесени и светляков. Спереди вовсю прыгает заяц, которому беги, не беги — все одно не уйти, но вдруг залаяли собаки, и вот они несутся рядом, а он летит, уже не разбирая дороги, и паника мышц едва не разрывает кожу, клочья шерсти остаются на кустах, а за очередным деревом докуривает сигарету охотник... Грохнул выстрел, и сквозь пороховой дым, сквозь навалившийся тугой воздух он успел разглядеть глаза человека с ружьем.

Время замерло, что-то натянулось в небе и лопнуло, взвился звук и пропал в недрах леса. Он узнал грибника: это был тот самый охотник.

Увидев в его руке нож, он приготовился испытать знакомую боль, за которой начнется такой долгий провал, что впору всерьез испугаться. И вдруг сделалось ясно, что незачем просыпаться, если новое пробуждение загонит его в старый тупик, где жуткая тварь с ключом от всех дверей хлебает его силу и никак не может набить свое брюхо. И только колыхнулось сожаление, что этой сущности дано свыше оружие, которое каждый раз оказывается сильней его стремления жить.

Нет, подумал он. Я так не хочу.

Чтобы не было совсем страшно, он зажмурился и, слабея уже, подумал опять, я так не хочу...

— Ау! — закричали люди на краю поляны. — Аууу!

Ууууу, подхватило эхо и заскакало промеж деревьев.

— Да здесь я! — мужчина сложил нож и сунул его в карман. — Иду!

***

А где же наш маленький приятель, спросил дождь у своих спутников.

Они смотрели вниз на поляну, но там никого не было.

Наверное, ушел... погулять... сказал дождь сам себе и заснул, чтобы однажды проснуться и пойти искать свою тучу. Туча стала опять маленькой, такой, какой она помнила себя этим утром. Ей очень хотелось спать.

Увидимся завтра? Ветер нежно погладил ее по тонкой шее и отпустил, наконец.

Даа... аао... уумхх, зевнула туча и медленно поплыла туда, где небо ложится на землю.

Последним, что она увидела прежде чем заснуть, было заходящее солнце. Оно улыбалось и будто бы что-то напевало.

<Вr>Dance

Авторы

Сборники