Интервью с Удивительным

Hello judiks!

А соглашайтесь на краткое и решительное, откупоренное и безрассудное интервью для ОбсЕрвера. А соглашайтесь.

Имайлми!

Возможна беседа хлевами и сейнерами.

??

Жду ж. Eugene Из.

JS> Ну так как нащот Ынтервиу? Надумали, «чи шо»?

JS> С горячим, Удивтельный Юдик Шерман, Жыд-Песнопевец

Прошу простИТЬ за задЕРЖку. НЕбыЛ. Интирвиу делаем. РобЫМ.

Итак, для разогрева первые несколько випросов:

1. Когда вы в последний раз были восвоясях?

2. Тема корней. Корневая тема. Ядреный корень! Яд-кор. Короед. Генеалогическое древо. Гинекологическое древко. Кресло. Люля. Колыбель. Кобель. Предки. Передки. Роды. Ну, короче, вы поняли…

JS> Шо ж. Отвечу.

0. Вопросы начались с «первого» вопроса, тем самым демонстративно намекакивая на то, что предыдущий вопрос _как бы не задан_, хотя мы-то понимаем, что именно имелось в виду. Очевидно, прямой ответ на незаданный вопрос невозможен, а его демонстративное игнорирование было бы как раз прямым ответом, и даже черезчур прямым, слишком прямым даже для моей прямой, негибкой (не побоюсь этого слова) натуры. И потому я всё-таки отвечаю, отвечаю явственно, и мой ответ — _"да, но не только"_. То есть — я выражаю согласие, и даже больше чем согласие, тем самым, разумеется, отчасти как бы забирая его назад, но не так, как бесчестный (хотя и чертовски жовиальный) Грузин забирает назад своё Слово, которое, оставаясь _его_ словом, остаётся в полном его распоряжении. Но, скорее, так, как принимают благодарность за предподнесённый дар. Это, разумеется, метафора, поскольку простое событие ответа, отражаясь в услужливо подставленном зеркале метафоры, порождает своего ложного двойника, который самочинно присваивает себе функцию толкователя, переводчика, допытчика, нарушителя целомудрия слова, о котором столько молчали Аверинцев и Лихачёв, Лихачёв и Аверинцев, а также — не внешне, но на самом деле, по гамбургерскому счёту молчания — и Курицын, и Тер-Оганьян, и Марат Гельман, если вспомнить современников. Глубоко сокрытое целомудрие Тер-Оганьяна, сдержанная суровость Марата Гельмана, и эта искренняя, немножечко старомодная в своей искренности, серьёзность Курицына, прекрасного юноши-цветка, безоглядно дарящего всего себя любой бабочке или пчеле, и при этом всё-таки остающегося собой, самим собой, больше чем собой, а становящийся ими всеми, но всё-таки ими — по-своему, то есть всё-таки, в конечном счёте, собой самим, _настоящим_ собой самим — я весь застываю, застигнутый врасплох этим чудом… наверное, это и есть Бытие, чудо Бытия, которое и несомненно, и в то же самое время неуловимо. Извините, я разволновался. Я уже человек на возрасте, и не могу говорить на такие темы просто так, походя, безразлично… Мы все теперь стали какие-то… как бы это сказать? Да и стоит ли об этом говорить? Наверное, всё-таки не стоит.

1. Когда вы в последний раз были восвоясях?

JS>Последний раз — всегда. Раньше — да, бывало, что не был, а как бы — - — (с) Мирослав Немиров, переосмысливший это выражение Владимира Владимировича Набокова, за что Владимир Владимирович Немирову, несомненно, благодарен по самыя помидоры. Ещё Немиров собирается переосмыслить слово «пизда», и даже впервые понять его по-настоящему.

2. Тема корней. Корневая тема. Ядреный корень! Яд-кор. Короед. Генеалогическое древо. Гинекологическое древко. Кресло. Люля. Колыбель. Кобель. Предки. Передки. Роды. Ну, короче, вы поняли…

JS>Очень хорошо, что этот вопрос прозвучал — и именно так, как он прозвучал. Обращение к корням, к истокам, к тому, откуда мы взялись — это, собственно, то, чего нам так не хватает в нашем блестящем, но внутренне пустом времени, пустом именно из-за безродности, бессмеянности, бессвязности, бесхуязанности, в этой дантовой щели распавшейся связи времён, которые и сами стали временными, так что уже нельзя говорить о «временах», а только о времянах, которые не могут и не хотят пребывать в должном ладу и связи. «Времянность», таким образом, есть суррогат настоящей Временности, которая не противостоит Вечности, а вбирает её в себя, наполняя Вечностью кажное мановенье.

Но всё-таки о корнях. Корни — это предки, а предки — это наши корни. Поэтому о семье. Семейство Шерманов чрезвычайно обширно, и кто там кому приходится кем — уже, увы, разобрать невозможно. В основном так получилось, что Шерманы расселились по свету, торгуя мылом и субпродуктами, а в случае Коммерческого Успеха переходя на парфюм. Ещё был танк «шерман», но я об этом говорить не хочу, потому что это связано с Нацызмом, а Нацызм — это наша общая боль, и это нельзя бередить, чтобы не причинить новой боли… есть вещи, которые бередить не стоит, но и забывать о них тоже нельзя, потому что забвение ведёт к тому, к чему ведёт всякое забвение, и не мне вам это объяснять, хотя, конечно, есть банальные истины, которые никогда не мешает напомнить ещё раз, при всей их банальности, ибо их банальность не отменяет их сохраняющейся правды, стёршейся, но всё же по-прежнему имеющей хождение в царстве Духа, в отличие от свежеотчеканенных медяков новомодных «истин», с виду блестящих, но ничем не обеспеченных.

Но всё-таки о корнях. Здесь, конечно, неуместна ирония, здесь надо отвечать со всей серьёзностью, отвечать по гамбургерскому счёту, и не только за себя. И даже если какие-то Шерманы кого-то наебали с мылом и субпродуктами, или даже с парфюмом, это ещё не повод понимать всё превратно. Также нельзя понимать превратно и корреспонденции Саши Шермана.

Поэтому всё-таки о корнях. Корни — это наши нижние ветви, которые в один прекрасный день могут стать верхними. Важно понимать, откуда ты сам вырос, и это задаёт перспективу понимания того, что растёт из тебя. Например, Парнок, воспетый великим русским поэтом Осипом Эмильевичем Мандельштамом, есть мой прямой и адекватный предок, и не только по литературной части. Лебедев же Артемий ко мне никакого отношения не имеет, причём до такой степени не имеет, что отказался принять мой сайт в какую-то поганую баннерную систему, причём в тот самый момент, когда мне были нужны деньги на Бенедиктин — отказал, несмотря на мольбы ВадВада Гущина, при сём присутствовавшего и радевшего за меня. История совершенно реальная и ужасающая, и я до сих пор возмущён. Что страшно: этот человек после этого смеет что-то говорить, кого-то учить жизни и дизайну, воспитывать каким-то образом детей… Нет, я не понимаю, просто абсолютно не понимаю, как такое возможно, как это возможно даже в наше время, в наше блестящее, но внутренне пустое времени, пустое именно из-за безродности, бессмеянности, бессвязности, бесхуязанности, ставшее дантовой щелью распавшейся связи времён, которые и сами стали временными, так что уже нельзя говорить о «временах», а только о времянах, которые не могут и не хотят пребывать в должном ладу и связи. «Времянность», таким образом, есть суррогат настоящей Временности, которая не противостоит Вечности, а вбирает её в себя, наполняя Вечностью кажное мановенье.

Однако, всё-таки о корнях. У меня были папы, мамы, дедушки, бабушки, двоюродная туча братьев, и единоуродный братан, которому я посвятил страничку на своём сервере. Кто он — я пока ещё не решил. Я ещё не готов подойти к этому вопросу с должной серьёзностью, несмотря на возраст и жизненный опыт. Я, правда, не думаю, что тут возможны какие-то варианты. Напротив, вариантов нет — это-то и пугает.

Спрашывайте далее.

Удивительный Юдик Шерман, Жыд-Песнопевец

вопрос 3. В связи с затронутой темой корней и корневищ, может быть, даже и корнеплодов, вами была чрезвычайно к месту, да и ко времени, пожалуй, упомянута приснотрепетная «дантова щель», пройтить мимо которой было бы не просто кощунством, но я даже не знаю хуй его поймет чем. Поэтому, очень вас прошу, ответьте, каким именно образом контекст упомянутой щели, столь приснотрепещущий и страстнопризывный может усугублять малореальное положение всей нынешней пораженческой литературы, скажем, в лице все тех же: от Мигеля Лермонтова и до вплоть конечного Галковского? Спрашиваю не просто поди-как, но безо всяких на то «но»… потому что, будь мы вместо Артлебедева, то никаких бы баннеров вам и не давали, а подогнали бы прямо-таки сам Бенедиктин, а то и с Мелатонином.

JS>Хрю.

JS>Прашу пардону за долгое немотствование: в ём виновны Жыды, не дающие мене достатошно Денех, а я хотел бы ёмствовать онаих в достатке. Посему отвечаю медля, но — неуклонно. Неуклонность — это наше всё.

JS>Дантова щель — это Аллегория, это преодоление, преодоление всего, это безжалостливый Сорокин всех Времён и Народов. Преодоление же всего — это Преодоление Всего. Об этом писал Деррида, а также это ясно из общих соображений. Преодоление есть преодоление всего, а значит, и Основы. Но Преодоление и есть Основа, и основа есть основание обоснования. То есть Поэзия есть Преодоление Преодоления, которое и есть круг Всего. Но ничто не значит, Преодоление есть Конец. Или оно есть Конец, но такой Конец, который не кончается, а кончает Со Всем, то есть Совсем Кончает, как Таковой. Кончать с конца, кончать с конца, кончать с конца, начиная с начала, — начиная с начала, кончать с конца, кончать с конца, начиная с начала. Начиная с начала, начиная всё. Это означает, что мы должны понять, что такое ВСЁ — СЕЙЧАС, если мы хотим преодолеть, а мы хотим преодолеть, потому что Поэзия и состоит в том, что мы преодолеваем (и даже, более того — она Сама есть то, что Преодолевает, ибо она преодолевает Себя Как Всё). А, значит, сейчас Преодоление (то есть Поэзия, если кто не понял) есть преодоление поэтики Бродского, преодоление Бродского (поскольку это Пушкин и Хуюшкин в нашем Сегодняшнем Сейчас-Всём), преодоление Бродского в самой его логовизне. Написать на Бродского ававу — единственное настоящее ныне Письмо. Есть, например, такая идея: убить Жыда, чтобы купить пистолет. С этой идеей надо расстаться, как со многими другими идеями. Из этого следует Авава, страшная Авава на Жыда, страшная чёрная Авава:

АВАВА НА ЖЫДА

Продать пистолет,

Чтобы нанять Жыда.

Народ, вооружённый Жыдом,

Практически непобедим!

Шалом, Бафомет!

Да-да-да-да-нет-нет!

И всё-таки — ДА!

Практически непобедим!

(На самом деле, конечно, не купить, не продать, а УКРУПНИТЬ Жыда пистолетом — вот что подразумевается в ней, в этой Ававе.) (Знайте, люди, знайте, кто не знает, что значит Авава. Та Ава'ва — кровавая бумажка, или клятва, которую пишут на Жыдов с целью их погибели и дальнейшего погубления, сиречь своего рода чёрная метка Жыдам. Написать на Жыдов ававу — дело страшное. И вот, пишется, пишется на Жыдов страшная Авава, последняя Авава, и строй её — Время, и тело её — Память, и буквы её — Хуюквы, и по ней Бродский подлежит последнему кривому суду.)

Преодоление же Бродского, как наёмного, и уже нанятого на свою погибель, есть суягный в своей комолости Мандельштам.

Собственно, Мандельштам и обозначил стан, строй, лад и основу моей поэтики:

Там, где Еллину сияла Красота,

Нам из чёрных дыр зияла Срамота.

Это и есть то, на ныне что смотрят Поэты: там, где была Красота, воцарилось то, что воцарилось. Направление взгляда не изменилось: вверхъ. Изменилось то, что нависает над нами. То, что нависает и кажет себя, заголяяся, из дантовской щели. Там, где была Прекрасная Дама, показывающая нам Ножки и скрывающая Пиписечные Кустики меж лядвей, там явилось иное, новое, явилось расторможенное и торчащее Юдо, то есть ни что иное, как Жыдъ. Разумеется, не какой-нибудь элоквентный «жыд-жыдяра» (хотя не факт, что «жыд-жыдяра», данный нам в ощущениях, может быть элоквентным, но не об этом ныне приходится думать и говорить, не об этих мелочах, как бы они ни были любопытны, потому что Культура устала от пустого любопытства, она жаждает серьёзности, новой серьёзности) — а ЖЫД ВООБЩЕ. Жыд, многокопеешный многокопеешник. Впрочем, даже если бы он был немногокопеешный немногокопеешник, он бы оставался Жыдом, и не просто так, элоквентно, а вообще, о чём, впрочем, уже было сказано. Жыд остаётся Жыдом, и не просто так, а Вообще, потому что он Жыд. Тем самым Он есть единственный доступный нам Поетический Объект. Это — то, о ком, собственно, написана вся современная Поезия, в том числе поэзия Пелевина и Сорокина. Об этом нам, разумеется, тоже надо поговорить, если мы хотим быть серьёзными. Ясно, что Пелевин — это величайший Сорокин современности. Это ясно, но мы не хотим пребывать в ясности, поскольку ясность — это ещё не всё, это только одно, и к тому же несправедливое состояние ума, несправедливое и небеспристрастное, поскольку выносит суждение об одном в ущерб другому, тем самым дезавуируя саму идею беспристрастности. В состоянии же беспристрастном мы уже не можем сказать, что Пелевин — это величайший Сорокин, потому что нам неясно, Пелевин ли это, или Сорокин, или Пелевин, переодетый Сорокиным (он, как известно, переодевался Сорокиным и ходил в гости к Вяземскому, а также наоборот — впрочем, ясности это нисколько не прибавляет, хотя и не делает её меньше, просто речь-то совсем не о Вяземском, который и жил-то так, для примера). Неясность, впрочем, тоже не свободна от известной небеспристрастности, поколику это неясность в вопросе о Сорокине (о Пелевине никаких вопросов быть не может) может показаться непреодолимой преградой для суждения. Но неясность не может, не должна быть преградой для суждения. Именно поэтому моя Поезия — в некотором предельном смысле последней серьёзности — это последняя Поезия, повенчанная с последней Правдой.

Вот примерно так. То есть, конечно, не примерно так, а Так Точно. Но, пока мы не ходим протеремши глаза навсегда (а глаза надо протереть навсегда, пусть даже до дыр, но чисто-смачно), Всё дано нам только в своей приблизительности, и даже сама Точность. То есть даже Точное — Приблизительно, если даже не Отдалятельно и Наделительно, а мы этого не должны и не можем.

И потому Я ДОЛЖЕН НАЧАТЬ ВСЁ СНАЧАЛА. С рассекающего тумана событий, с пространства, звёзд, с крупиц песка и горькой соли, с корневищ и кронищ Вековечного Леса, с костра, вкруг ковоего раскачиваются лыжи и мордеса Партизанов, и поют песни, посрамляющие Жыда и Гниду, и славящие Вековечный Лес, сапатистские песни.

САПАТИСТСКАЯ ПЕСНЯ

Радиола стоит на столе.

Ради ола стоит, ради кала.

Ради ола стоит на столе,

И я должен начать всё сначала

Ради ола, стал-быть, ради кала.

Ты ж мене пiдманула,

Ты ж мене ради кала,

Ты ж мене ради ола

Ты ж мене мене мене

Текел фарес

Мене текел фарес!

Мене текел фарес!

Венсеремос,

Венсеремос радикалес!

Венсеремос.

Венсеремос.

Туп-туп.

Это и есть преодоление, которое, наконец, обретает свой собственный голос, и впервые говорит нам о том, преодолением чего Оно является. По удалению Жыда (которого — открою тайну! — надо СМОРГНУТЬ с ресниц, и он пропадёт и отвянет, как Орфей и Меркурий), одоление заговорит голосом оленя-одоленя, одолевая первичный, внесённый Жыдом раскол на Язык и Речь. Язык и Речь, разделённые Жыдом и Жыдами, тоскующие по своему ядинству, по живой оленине языкоречи.

Наш языкорень — живая языкоречь, не воспетая в голос нашими жалкими, ничтожными, постыдными блюзнесменами от «культуры», продавшимися понятно Кому вместе со своими саксофонами.

Здесь Культура делает, говорит, и показывает нам Туп-туп.

вопрос 4. Дорогой Шерман, это вклинилась уважаемая супруга вопрошающего ынтервиюйера. Скажите, вот если представить, что все Время по неистовой эротоманиакальной прихоти Сатурна-Кроноса пошло бы назад т.е. полностью обратно, то с палиндромом Сороса ничего бы существенного не сделалось бы ( и с его рисовыми мешками), а как ваша фамильная суть — готова ли к этому Реверсу? То есть, что реально стал бы означать полученный в результате коллапса ваш Намреш?

JS>Тогда буду я Венгръ, а не Хитлер, а не Шумахер, а не Плуцер-Сарно. Буду кушать супчик с водкой и помидорами, и чувствовать себя беспонтово. Или понтово — но, во всяком случае, я буду Венгръ. Ибо с таким погонялом быть ещё кем-то западло просто. Я там думаю. Хотя, когда я буду Венгръ, буду, наверное, думать иначе, буду думать как Венгръ, а Венгръ вообще не то чтобы очень. Ну и я буду не то чтобы очень. И это будет, наверное, здОрово и здорОво.

вопрос 5. Хотелось спросить про то, как там Р.Барт единолично и даже как-то жидко пережил Смерть своего Автора в judоли франкосемитской аккультурации, да еще с гоп-прискоком через Мигеля Фуко. Но. Но все-таки более интересно, кем тебе приходился тот самый Шерман, что играл когда-то на чем-то в еврейско-литовско-угорской группе Ред Хот Чиллы Пьепас? Потому что, ну, ведь кем-то же он все же таки приходился? Как-то там, пусть и никогда, но как-никак все-таки хотя бы раз, этническая сила!

вопрос 6 Поэты Туфанов и Чичерин были жидами и аристократами, никак не связанными по рукам и ногам духом пролеткультовской веревки. Но один из них пек пряники в Моссельпроме в количестве 15 штук (поэзия желудочного конца), а другой не пек (кнут спинного мозга). Юдик, просвети наших читателей, что это за хуйня и откуда она транслировалась?

К превеликому счастию, после палиндромно-супружного венгроидного вопроса Удивительный собеседник перешел к великолепной тактике мудреного молчанья. Вопросы, тем не менее, не более.

Слава героям!

ИZбранное

Авторы

Сборники