Метод и Постоянство

Есть такая книжонка: Бебик В.М. Как стать популярным, победить на выборах и удержаться на политическом Олимпе. — Киев, 1996. Вам смешно? Не читайте говно, если можете.

Кадм, сынуля царя фиников, под туникой провез в Элладу новые письмена, чтоб обучить необразованных греков искусству письма. Акрофония, то глубоко, то вполсилы до сих пор блуждает по ведомственным коридорам колхозного бессознательного. Современным ПР-специалистам, нахватавшимся противоречивых сведений иz нейролингвистики, было бы не лишне вспомнить одну давнюю дремучую басенку, почти по Павичу. Сейчас припомню…

Ага, вот. В 9-м что ли веке это было. Жили были в Солуни (Салоники это теперь) папа с мамой. И родили они братьев Константина и Методия. Эти братья говорили на славянском наречии, а образование получали на греческом, потому что Византия там у них была. Образование получали солидное, ибо происходили из мажорной семьи — папа их был серьезным военным генералом. Константин рос вундеркиндом, блистая познаниями в тогдашней математике, риторике, астрономии, музыке, философии и античной литературе. Короче, стали они монахами, не без поддержки видного инока Фотия, который был личным гуру Константина. Константин, устав от кликухи Философ, взял себе имя Кирилл. Старший остался при своем. Их отправили с миссией проповеди в Хазарию. Рядом, рука об руку с хазарами тусовались славяне, пользовавшиеся вместо письменности то «чертами и резами», близкими к рунам, то некими «русьскими» тайнописными закрюконами (тем не менее, этими штуковинами они перекатали себе Псалтырь, который видел Кирилл у одного типуги в Корсуни (Херсонес это в Крыму)). У хазар выкатило 50 на 50 — братьев вежливо выслухали, сказали, что подумают, и за их спиной начали корешиться с иудеями, людьми прыткими да гибкими. В то время даже некоторые татарские тусовки принимали иудаизм как самую модную религию. Стояло время непререкаемых авторитетов и отчаянной ереси. Вернулись братаны из Хозарии, старший закрылся игуменом в болгарском скиту, а младшой стал науки дальше глотать. Но в тусовке их ники уже были на слуху, и вот в одном приватном чате моравский пахан Ростик обратился в византийскую контору с просьбой выписать ему вышеупомянутых наставников, знающих славянский язык. Гуру Фотий к тому моменту уже продвинулся настолько, что занимал место патриарха (случай примечателен тем, что Фотия сделали церковным авторитетом без промежуточных этапов, произвели туда сразу из мирян — связи великое дело, представьте, что за 4 дня чувак успел побывать иереем, епископом, архиепископом и митрополитом). Политика была такой, что под прикрытием религиозной моды миссионеры производили мощнейшие ПР-обработки аборигенов с целью выхода Византии на новые рынки сырья, рабсилы и сбыта. С хозарами была непонятка, поэтому за Моравию, при первой же потуге Ростика, Фотий с его конторой ухватились немедленно. Вельми, как говорится, понеже и желательно не отходя от кассы. Константинополь и Рим в лице их церквей активно копали друг под друга ямы, отодвинув на время Христа с его иллюзиями в алтарный уголок. Шла крупная разборка, известная как Битва за Европу. Болгары, например, предпочли по-быстрому принять византийские фишки. Моравы встали в очередь. Константинополь выигрывал в том, что позволял новообращенным народцам проводить богослужение на местном национальном языке. Поощрял переводы Библии на прочие диалекты. Люди прониклись, потянулись. Немчура исповедовала римские ценности, поэтому Ростик считал опасным принимать веру воинственных соседей, он желал чехам и словакам независимости. Короче, братья поехали. Кирилл прихватил с собой новую азбуку для славян, плод его долгих бессонных компиляций и переработок греко-византийского уставного письма. Этой азбукой он уже успел перевести Библию — залог скорого успеха. В основном для братьев-славян Кирилл потрудился над шипящими звуками, так необходимыми для каждой нормальной пальцовки. Итак, они прибыли в Моравию, которая к тому моменту буквально тонула в интригах, всяческом кидалове и подставах со стороны католического духовенства. Рим показывал свои предъявы на перспективную территорию. Братья же базарили с местными славянами на родном языке, подогнали им книгу, написанную на новом, но знакомом наречии, поэтому население сказало: «да это же наши братаны, в натуре, мы за них чисто писанемся без базару, если что». И братья отвечали им: «Ништяк, заметано». Кирилл, хотя и был младше, но неслабо подорвал свое здоровье во время изучения наук и искусств, потому на радостях захворал и помер. Успел только сказать Методию: «Брателло, все идет круче некуда. Я валю. Тебя я знаю, чуть что — ты сразу фанат занычковаться в своем монастыре. Это не дело. Мы с тобой, как два быка, вели одну борозду в упряжке. Я изнемог, но ты не вздумай обломаться. Продолжай наш бизнес и Бог тебе в помощь». И Методий ответил ему: «Бля буду, не оставлю трудов учительства». Так и вышло. Сам Методий был тоже человеком серьезным и сообразительным. Много лет он был губернатором одной из славянских областей в Византии, много лет был игуменом в болгарском монастыре, слыл авторитетом, потому как мог работать с людьми — организовать их, растереть им подробно, что к чему, пристремать, если надо. За то его и любили. Методий пережил брата на 16 лет и слово свое сдержал, хоть и пришлось ему дерьма хлебнуть в тяжелые годы. Католическая контора не сидела, сложа руки. На Методия по-крупному наехали. Его на три года закрыли в немецкой тюрьме, как последнего политического диссидента. Его били, голого выбрасывали на мороз, волокли по городским улицам, но чувак плевал на них и не думал отрекаться от своего движения. Убить его все же побоялись, авторитет Методия давил им на психику. Потом ему удалось сделать ноги из плена. Осмотревшись, он въехал в расстановку сил, забил с кем надо стрелу, потолковал, когда надо — морозился, когда надо — косил под своего, короче говоря, продвигал тонкую политическую дипломатию. Умело играл на разного рода дурняках в политике римского духовенства, одних заставил себя уважать, других высадил на жестокую измену. Так и добился аудиенции у папы римского Иоанна VIII. А этот папа, как гласят средневековые легенды, был не папа, а мама. А история такая. Когда-то у одного английского миссионера, имевшего дочь, случились серьезные запарки где-то в Германии. Пока миссионер выпутывался и отмазывался от немецкой братвы, его подросток-дочь переоделась мальчиком и слиняла из дома вместе с совратившим ее монахом, который был приписан к Фульдскому монастырю (это заведение не подчинялось немецким священникам, а исполняло поручения непосредственно от самого папы римского). Монахи этого монастыря славились образованностью и неслыханной по тем временам свободой взглядов, особенно на секс. Поэтому наш монах научил свою переодетую пацаном подружку всему, что знал. Ей это понравилось. Они объездили стопом пол-Европы, повидали мир и как-то прибыли на Афон, где было множество религиозных тусовок под покровительством византийской церкви. Иоанна, так ее звали, в каждой стране понемногу изучала местный язык, поэтому уже была полиглоткой. На Афоне быстро нахваталась по-гречески. Заимела кучу новых знакомств и поклонников, которые велись на смазливого и стройного молодого монаха (она всю дорогу выдвигалась в мужском прикиде). Так она и добралась до Рима, где без особого труда добилась для себя должности нотариуса в курии (курия — это контора, где обстряпывают свои дела кюре — священники). У Иоанны разыгрался сексуально-политический аппетит и тут пошло-поехало! Та же замолодь, что и с карьерой гуру Фотия, только на женский манер. Переодетая монахом тусовщица делает карьеру в Риме: епископ, архиепископ, кардинал. Вокруг нее бегают табунами мужики в рясах, звенят в мешочках монеты, забиваются стрелки, мечутся понты и передаются рекомендации наверх. Вовремя появившись в нужной спальне, Иоанна наутро становится папой римским — Иоанном VIII! Неизвестно точно, любили высокопоставленные сановники ее как женщину или же предпочитали видеть в ней только мужчину. Так или иначе, папой стала наша Ваня. Время стояло мрачное, но веселое: папы порой приходили в приподнятое настроение духа и устраивали для горожан всеобщие оргии — пей, люби, тусуйся, пока карнавал не закончится. После того, как позажигали, можно было приколоться и по казням. Так и жили. Так вот, пробившись сквозь паутину интриг на прием к папессе Иоанне, Методий изложил ей свою историю и попросил ее лично помочь в деле просвещения славян. Представим себе следующий расклад: папа смотрит на Методия и думает, что, мол, ничего так мужик, статный, крепкий, опытный, даже симпатичный. И говорит папа Методию, что поможет ему, сделает протекцию по дружбе. Но для этого сначала ведь надо подружиться, как следует. И папа приглашает Методия в свою опочивальню с зеркалами и павлинами, и дружит там с ним, может быть, даже несколько раз. Вот так они и стали друзьями. Папа разрешил Методию свободно проповедовать по славянски, открыл ему доступ во многие высшие инстанции. Так что Методий был не дурак, понимал политическую ситуацию и не удивлялся в этом мире уже ничему. Рим таким образом продвинул византийского миссионера, против всяких правил, и враги Методия резко выпали в осадок. С удвоенной энергией Методий взялся за дело, чувствуя, что эта возможность не продлится долго. В 871 году он крестил чешского авторитета, князя Боривоя и его жену Людку, сделав этим православной всю Чехию. Людка сразу же сделалась для чехов национальной покровительницей — святой Людмилой. Однако, лет через 200 католики обратили чехов в свою сторону, запоздало отомстив Методию. Методий же умер глубоким стариком, в уважении и почете. Кстати, после его отъезда из Рима с папой Иоанном VIII произошел сильный казус. Сначала папа занимался своими делами: добился неподсудности низшего духовенства, обломав нечистых на руку светских судей, короновал императоров, башлял арабским террористам, чтобы не лезли в Италию, устраивал карнавалы, и по совету Методия пытался помирить Рим и Константинополь (безуспешно). Все любили папу Иоанна, милого круглолицего весельчака с пивным брюшком и гладким лицом. Но однажды, спустя месяцев девять после отъезда Методия из Рима, во время торжественного ритуала, прямо на паперти храма с папой сделалось плохо. У папы начались схватки. Глава католического духовенства и обладатель круглого солидного животика родил. Это был номер. Во время родов папа помер, а судьба младенца (Методиевича или Методьевны) осталась неизвестной. Кстати, с тех пор в Риме перед посвящением в папы у претендента на этот сан тщательно и официально проверялся пол. Вот какие истории лежат за теми маленькими буковками, которые сегодня мы с вами читаем и пишем где ни попадя.

Эта поучительная история касается ПР-технологий. То есть, «связь с общественностью» непременно являет собой связь сексуальную, эротическую, половую, пусть и на уровне архетипажей. Общественность имеют в наличествующие отверстия (так называемые «концы» и «входы» «коммуникативных каналов»), называя это ПР. Конечно, я согласен с Довлатовым (или кто там первый сказал), что любить публично — скотство. В данном случае «скотство» — очень к месту. Но ведь, что такое эта «общественность»? Я согласен с Пелевиным, что это фантом, что ее реально не существует. Ведь ни я, ни каждый из вас не считает себя ею, не думает «я — общественность, как-никак». Это нас всех вместе кто-то считает «общественностью». Поэтому и ебут. Визуализируя, это им дается легче. Типа, как с хорошим смазочным материалом. И главное, что старая добрая зигмундовская «манда с зубами» их не пугает. Да и ПР-приапизм их не останавливает. Но существует перспектива иного рода. Вспомните о таинственной и ужасающей мужской болезни из Индокитая под названием «банг-утот». Описана в романе Берроуза «Голый завтрак» («Нагой ланч»). Если так пойдет и дальше, то ПР-бум приведет их к тому, что их собственная власть, визуализируемая в виде масс-медиа-члена, разрастется до критических размеров, набросится на хозяев и удушит их, как цыплят. Я предрекаю глобальное бешенство масс-медиа (при развитии сегодняшних тенденций); вирусы и новые неслыханные информационно-коммуникативные заболевания впереди. Тогда посмотрим, чей телевизор надежнее.

И придет новый Кадм с чистыми, здоровыми письменами, спрятанными от таможни в прямой кишке. И раскроет их избранному народу. И прочтут они в его паспорте: Финита, кретины! Не мяч я вам принес, но меч. А зовут меня просто — КАЛКИ-Аватар.

А потом произойдет торжественное прощание с бабушкой-КАЛИ.

ИZбранное

Авторы

Сборники