«Шоколад» чьей-то «жизни»

Вы выходите с ночного дежурства на относительно свежий воздух городского утра. Циклон «Анти» пока не дает о себе знать очередным припадком дождей, хотя ливневая истерия длится уже около двух недель — почти каждый день. Вы смутно отдаете себе все тот же самый отчет, что, возможно и вероятно, эти дожди будут хлестать до тех пор, пока именно вам этого внутренне хочется, — а вам пока этого почему-то хочется, — хотя все это и может кому-то казаться банальным мистицизмом, — кому-то, но не вам, — а разве настоящий мистицизм способен быть банальным?

Вы идете по улице вниз, слева стоят дорогие дома, справа движется безразличный транспорт. Навстречу вам вдалеке начинает спешить что-то ярко-оранжевое. Ближе. Еще ближе. Это она. Вы обнимаетесь и идете на выставку достижений губернии, на которой к тому же должны быть представлены и китайцы из далеких китайских провинций Китая. От этой выставки вам не нужно ничего, вы даже не представляете себе, что они там способны выставить, да это и не важно. (Гораздо важнее в этот момент то, что спустя сутки от вашей радости и взаимопонимания не останется и камня на камне, и следа. Та, которую вы обнимали только-что, завтра уйдет, исчезнет, растворится. Нет, Z по-прежнему будет делить с вами ваше жилье, Z будет тут же, рядом, — но та, которая находилась в ней и которую вы всеми оставшимися ошметками своего подлого сердца любили исчезнет; ее не будет в теле Z, в ее зрачках, в ее дыхании. Исчезнувшая не ушла к кому-то другому, не предпочла кого-то очередного, не соблазнилась чьим-то более ярким блеском, нет, она растворилась в немой бесцветности, в неслышной пустоте. И что вы можете сделать с отвратительными коридорами морфогенетики, согласно траекториям которой в любимом вами существе вскинуло разбитые головы пара предков по отцовской линии, самоубийц, адептов бытового суицида. Наклонность к самоубийству никогда не банальна. Ситуация делается еще хуже и страшнее оттого, что вы пытаетесь быть спокойны в ожидании очередного раза, когда вам придется спасать уже давно не ее, но памятное вам по ней тело Z. Причина, по которой Z хочется выпрыгнуть может таиться в чем угодно и это добавляет всей игре мрачного абсурда. Как сказал им Исус, слыша хруст кожи на гвоздях: «Любите друг друга, если вы все-таки еще существуете реально».) На выставку вы входите улыбаясь и тут же, на входе вы встречаете своего отца. Он улыбается вам, показывает павильоны, рассказывает что-то. Потом вы смотрите на китайцев, на достижения местных бизнесменов, а над городом опять нависает сине-сизая рука циклона. Вдалеке шепчет гром. В павильонах душно и этого не слышно.

Вам вспоминается вычитанная где-то в новостной сети информация о том, что на днях в Китае чиновники забили в своих кабинетах насмерть какую-то китаянку, мать двух детей, наотрез отказывавшуюся от стерилизации. Какие милые люди: хорошо одеты в неплохие костюмы, черноволосы, внимательны, улыбаются. Они все еще коммунисты. Их дамочки все еще кривоноги. Но в них во всех есть что-то соблазнительное. Вы, однако, ощущаете, что современная «китайщина» — это соблазн на один раз. Вы покидаете выставку, выпив в буфете в ужасной спешке и суете пива (что-то неспокойно ворочается в желудке с самой ночи). Отец на прощание жмет вам руку, затем как-то неловко пожимает кисть вашей спутнице: он уже видел ее с вами раза три, вы были в гостях у предков однажды на праздник — сейчас ваш отец легко трясет ей ладонь и улыбаясь, прощается. Вы замечали, что в подобных ситуациях к отцам вообще практически не возникает ни малейшей ревности, ни подозрительных фантазий — в конечном счете, когда-то в результате подобного взгляда, соприкосновения, дальнейшего знакомства на свет появились вы (ваша мать — чуть ли не единственный живой свидетель этого); а теперь, даже, если что-то похожее и возможно, еще один вы уже вряд ли появитесь — теперь вам бояться нечего — появиться сможет только кто-то другой (вы прагматик и ежедневно орудуете эго: бьете его, рвете крюками вопросов, полосуете станочком Оккама, порою жалеете).

Вы идете по городу в сторону кинотеатра «М.», где хотите просмотреть ленту «Шоколад» с Дж.Деппом, обозначенную на всех афишах как комедию. Депп совершенно противен вам как актер (гораздо более талантлив, если на то пошло Ди Каприо, хотя его именитость и женоизбранность пошлы, но все же фактически он более владеет актерской зоной внутреннего морфогенного пространства). Тем более, трудно представить себе Деппа в комедии. Сюжет вам уже известен — во время ночного дежурства вы прочли либретто фильма в одной из местных культуроложеских газет. Тем не менее, вы вдвоем спешите не опоздать на это кино, потому что смотреть в остальных залах абсолютно нечего («Черепа», «Дракула», «В моей жизни прошу винить Z» и т.д.). По пути вы еще накатываете пива и наконец трезвеете (после полторасуточного бодрствования ваше состояние напоминает потуги жить несмазанного робота). Вы успеваете на самое начало фильма.

Действие происходит в совершенно «отгороженное» время: как бы после войны, но после какой — понять нельзя, пока один из персонажей не внесет ясность (чисто вербального характера). Сюжет пересказывать было бы кощунственным журнализмом. Вы в течение всего показа раз около шести плакали — очевидно, от выпитого пива. Вам в голову лезли такие мысли, что над кинотеатром, наверняка, бушевал целый выводок извивистых молний. В темноте зала вы не стыдились своих (сентиментальных) слез: вдруг вы напомнили себе Генри Миллера, того, из фильма «Генри и Джун», где он рыдал, взирая на синефантомов (вам стало противно, а затем, почти сразу же — горделиво-смешно). «Шоколад» оказался не комедией, но «мистическим вызовом», что все-таки, по-видимому, одно и то же.

Выходило так, что по «Шоколаду» ваш собственный Шоколад в этих выставочных краях не оказался нужен никому. Единственные любители ваших сладостей находились где-то в интернете, к которому вы постепенно привыкли, как к доступному на данном этапе наркотику. Насильно кормить своим Шоколадом ближних вы не видите смысла — они сами готовы напичкать вас своими голубцами, шашлыками, поп-корном. Прекрасная иллюзия кино, заваренная на сверхпрочном базальтовом сценарии, конечно, очаровывает своей метафоричностью, но финал — финал всегда заражен некой неземной ложью (от хэппи-энда и до покидания героя на многозначительном жизненном распутье).

Домой вы добираетесь уже под угрозой ливня. Все же успеваете дойти, не намокнув. «Анти» разбушевался, но то ли еще он покажет всем завтра.

А что будет завтра — скажу вам я. Завтра за окнами будет идти гроза за грозой, одна сильнее другой. И завтра вам удастся в очередной раз отодвинуть приблизившуюся смерть в будущее. Чужую смерть, не свою.

ИZбранное

Авторы

Сборники