НАБЕДРЕННЫЕ ШТАНЫ или «Путешествие в Прагу»

У собак очень острый нюх. Именно поэтому они могут жить в ужасающей вони.

Сегодня мне снилась Прага. Удивительный, плавный, спокойный и глубокий город. В котором я никогда не был. Эта Прага существовала вне Чехии и вне чехов. Во сне я плыл по улицам в просторном, но неудобном экскурсионном автобусе. Я знал все эти улицы, все повороты и этот въезд в небольшой тоннель, напоминающий проем в крепостной стене старого замка. Я видел витражи где-то выше, а справа внизу — набережная и река. Во сне я силился вспомнить, как она называется — Эльба? Лаба? Гура? Наконец, рассудок подсунул размягченному уму авторитетное и несомненное — Прага. Река Прага, ну естественно! Автобус сделал остановку и туристы-сновидцы высыпали в какие-то псевдоцарские квазиготические хоромы, отделанные камнями и изобилующие падугами.

Когда-то, месяцев 5-6 назад, я листал хороший цветной альбом, посвященный Праге. Масса отменных фотографий улиц, парков и площадей. Но я не запомнил ни одного ракурса оттуда, ни единого дома или шпиля. То ли оттого, что снимков было чересчур много, то ли потому что внимание мое было рассеяно проблемами иными. Во сне я видел подробности, не существовавшие в моей памяти. И я знал, что нахожусь на экскурсии в Праге.

Я не знаю, чисты ли воды Влтавы. Есть ли в нынешней Праге те дома и замки, которые я наблюдал в онейрических воронках своего сновидения. Такого ли цвета сам этот удивительный город. Я не удивился своему сновидению. Не удивлюсь и тому, что, вероятно, увидел части настоящего города с характерными подробностями. Я не удивляюсь даже тому, что способен описать все это при помощи слов и знаков. Вряд ли я способен удивляться вообще. Это осталось в детстве и свернулось само в себе, как голодающая улитка, а объекты тогдашних удивлений дожили вместе со мной до Сейчас, вот они, и уже не способны никого вызвать из раковины осмотрительных построений.

Насекомые от природы мелки и потому живут в огромных пространствах. Небольшая цена их примитивных жизней окупается циклопической свободой потенциальных передвижений. Для насекомых поверхность Земли всегда будет объективно плоской, абсолютно неискривленной в перспективе. Даже, если учитывать их очевидную неспособность к самосознанию и оценке чего бы там ни было. Люди тоже не видят кривизны планетной формы. Но человечество призвано рвать свои штаны семимильными шагами прогресса, и вот мы знаем и передаем это знание прочим растущим — мы кочевряжимся и нелепствуем на поверхности огромного шара. Это надо признать. То есть — в это необходимо поверить. Это необходимость того же рода, что и ношение штанов вместо выпячивания половых членов сквозь набедренный частокол повязки. У существ, во много раз превышающих человека ростом, предположим, у древних атлантов, должно было бы быть четкое видение скругленного горизонта. Они смотрели бы физическим «широкоугольником» и не нуждались бы ни в нашей вере, ни в штанах. Они были бы, несомненно, совершенно иными — уже только благодаря иному видению линии горизонта.

Такова природа относительности (а значит — и отношений) и Эйнштейн с огромной жалостью относился к человечеству, это хорошо заметно.

Речь о видении формы Земли и о представлении об этой форме зашла только для того, чтоб подкинуть метафор в красный огонь светофора. Во сне происходит то же самое. Там мы все — различные существа, почти предельно изолированные друг от друга и плотно связанные с «иными» отношениями; мы видим разное в соответствии со своим тамошним ростом и изо всех сил пытаемся протащить это знание или ощущение сюда, в мир пробуждений и засыпаний, в цивилизацию набедренных штанов (их мы все экспортируем в свои сны). Да, мы стараемся изо всех сил, уже не удивляясь своему существованию и здесь, и там. Во всяком случае, некоторые из нас.

Говорят, что Брижит никогда не выходила из Бардо.

ИZбранное

Авторы

Сборники