Экспириенс — на ниву!

«Всего хорошего тому, кто помнит прошлое» А.Васильев («Сплин»)

А.Агеев в предисловии к сборнику своей публицистики указывает, что название книги — «Газета, глянец, интернет» приснилось ему вместе с самой книгой. На первый взгляд это выглядит смелым и поэтичным вступлением, переводящим неблагодарный жанр критики в сферу субъективно-иррационального. Но все-таки, неужели настолько известный и опытный обозреватель житейских бурь и штилей (лидер профноминации по опросам коллег на РЖ) упускает из виду тот беззащитный факт, что у публики может оказаться огромный разброс мнений относительно снов? И что банальность далеко не одинакова и едина для всех? Особенно, учитывая безграничный масштаб расслоения общества по его способности адекватно существовать в пост-историческом информационном пространстве.

Возможно, здесь вся соль в возрастных рамках, подспудно подпираемых засевшими в «подкорке» Фрейдом, Юнгом и несколькими впаянными в небытие романтиками былого. Возможно, что лишь естественное желание облагородить ниву собственным экспириенсом, оживить милой менделеевской апологией рациональный труд «вольных хлебов», или, наконец, потребность подсластить себе очередную пилюлю. В конце концов, весь спектр оценок — и соответственно уважения — будет делом наиболее наивной, а значит — заинтересованной в дискурсе части читающей публики. Ведь говорят, все — живые люди. А если вдруг возникнет промах или конфуз, говорят — это жизнь, что поделаешь. С этим нетяжело согласиться. Слава Богу, ныне нет надобности цитировать пламенного Ортегу-и-Гассета, бичевавшего варварство «восставших масс», ибо «массам» сегодня не до Хосе (как, возможно, и ему не до них).

Предполагает ли сновидческий курс книги Агеева, что ее целевая аудитория является наиразумнейшей прослойкой среднего класса, смотрящей шоу «За стеклом» с определенным интересом? Увлекающейся пособиями по буддизму? Посещающей после сеанса интернета изобильный книжный пункт? Отдыхающей с любимой литературой на руках в аэропортах Стамбула или Хельсинки?

…Мы просыпаемся. Каждый делает это по-своему. За окнами снег успел перемешаться с грязью. По дороге к друзьям я вспоминаю фрагменты сна. В спальных районах восточной части города ходят слухи: жители встречали гигантских размеров дворовых кошек. Сумерки: большой рыжий хищник застыл на заснеженной ветке акации, другой, пушистый и пятнистый, размером с пуму, промелькнул в проеме между гаражами. По телевидению риэлти-шоу пытается заставить поверить в абсолютную геоцентрическую плоскость мира. За стеклом приемного пункта последний герой видит свои детсадовские сны. Подростки делят «корабль» в полумраке подъезда. С распоротыми животами две крупных дворняги остывают у мусорника. К трубам теплоцентрали удаляются розоватые следы. Пара индусов опасливо пробираются в лунном свете к позвякивающей крышками кастрюль шестиэтажке. Нетрезво и громко орет мужской элемент темноты. На дальнем светофоре зеленый, но пешеходов нет… Средний класс церковно-приходского училища снится сам себе. Он не способен принять свою пошлость, поскольку не видит ее, но дышит ею, как воздухом одномерного бытия. Такова нива жизни: многим осталось лишь смириться с отмерянным на век запасом банальности, искусно делать вид, что все-таки сохранились за душой некие модные недавно императивы и в меру раскованно ощущать себя некой утерявшей контроль тайной, что соединяет сюрреализм бессознательного с пресноводной каторгой экзистенции.

Данный импровизированный набросок уже по самому его нейтрально-идиотскому стилю никак не мог явиться мне во сне. Как и все написанное людьми, он находится в области процессов, радикально противоположных динамике сновидений, что бы мы ни прочли об этом у уважаемого А.Дугина. Онейрическая эстетика с самого начала (если таковое определимо) была далека от консенсусных регионов профессиональной суеты и могла в лучшем случае лишь откровенно свидетельствовать о степени наивной экстраверсии у ее носителей и эксплуататоров.

Меня клонит в сон. Последние новости из телестудии порождают слабеющую волну сарказма… В ожидании клона сна мой дневной внутренний клоун оборачивается и смотрит в окно. Гигантских кошек не видно. В конце концов (если таковой вероятен), неважно, на сколько процентов посыл может быть расшифрован. Я мог бы заявить, что не вижу сновидений, либо, что ежевечерне программирую свои сны. Но я даже не упомяну, что прочел всего Кастанеду и каковы мои решения по этому поводу. Я не король снобов, напротив — я довольно распространен в среде отечественной энтропии.

ИZбранное

Авторы

Сборники