Солнце Мира! Единая! Хули,
Нисходя на египетский лёд,
Дириздячить жыдовские мули?
Что, опять ни хуя не ебёт?
Бля, ты — вся как минет на морозе!
Ты ж дала себя мыслить Спинозе,
Кантю c Гегелью?.. Многие мнози
От твоих отвкусняли начал.
Даже Маркс на тебе, блядь, кончал!
И, в утробу глубоко проникши,
По-конячьи сношал тебя Ницше,
Крупом дёргал и сыто фырчал.
Всяк тебя познавал, не ленился,
Познавал — а потом не женился,
Поматросив тебя на десерт,
Вот и щас, раздувая мошонку,
Раздевает мою простушонку
Прыщеглазый какой-нибудь ферт.
Блядь, София! ты прям Донна Анна!
Евдокинута каждым вованом,
Для кого ты сегодня была?
Под кого ты сегодня легла?
У кого ты сегодня брала?
Средь кого ты опять плутовалась,
Хорохорилась и лоховалась?
И чегоськи с того обрела?
Жыд, хитрЮщель, тебя объегорит:
Посмотри, как он похотно взорит,
И в пахАх неприятно припух.
И в тебя он проникнет без мыльца,
Как змеюк, каковым подавился
Ницшепетый красавчик-пастух.
А к чему у него обрезанье?
Обрезанье дано в наказанье:
Обрезанье — в прещенье жены.
Но хоть писка на писку сердИтся,
Муди трутся о сердце девицы —
Как котята, шулята нежны.
Ой, чегой только Жыд не напляшет:
Он и мильше, и сладьше, и краше,
Ну а сам наструмляет уду:
— Мне ту девочку, сучечку, дайте!
— За Пчелоргом её раскидайте!
— Я ей смачно в тушкунчик войду!
Ах, София! Вся в плеске и блеске,
Как треска, ты трепещешь на леске,
Залупая свою срамоту:
Ты ведь, матка, на глупости падка:
Отчухонят тебя всухоблядку,
Отчумазят мазюким говнём,
И пиздю твою смажут огнём.
Ты хоть вдумайся! Жыд — неприятен,
Всяким ценностям высшим — обратен,
Он пархатый, мохнатый, плохой.
А мой Логос — он более клёвый,
Из себя весь такой нихуёвый,
Он обссаться хороший какой!
Он весь лёгонький, тихий, культурный,
Прям как ножнички весь маникюрный!
Так посмотришь — не скажешь на раз,
Как он сжучится, как развернётся,
Иль ещё как-нибудь изъебнётся,
Чтобы только порадовать нас!
Он тихохонько спит под мужчинкой,
Чуть чего поднимаясь, скользя,
Он как крекер с молочной начинкой…
Но про это не будем, нельзя -
Бо бесправлен я верхом и низом,
И тобою, блядёльва, забыт.
Мир в своём неизбывном цинизме
Увлекательно Жоппой блестит.
Вкруг меня вислащаво и хмуро
Липнет мгля, согребается гнусь…
Всё ништяк! В Мировую Культуру
Я сверкающей сукой вомчусь!
И из чёрной, прокуренной крипты,
Где плутался я в сердце своём,
Вон пошёл! Исхожу из Египта,
И восследую за окоём!
Ты ж успеешь ещё расповедать,
Как еврейками спляшут глаза,
Как золупа набычится твердью
И Дионису вжалит в туза!
Так смотри ж, ископадлое, в оба,
Как подавится лепет и толк,
Как ударит шампанская злоба
И повалит зарёй на Восток!
Я пиздую по царскому следу,
Я спасаюсь коротким путём:
Чем смелей мы идём к нашим бедам,
Тем скорее к Победе придём!
В дорогой, незнакомой Европе
Задержавлюсь не беньше не мольше,
Как из чёрной, прокуренной Польши
Я сверкающей сукой свалю!
Охть, ребяты, на сладком сиропе
Я вам кашку-какашку слеплю!
Белой молью я ссыплюсь в Рассею
С католяцкою тиной во рту,
Там Мадонны я сердце посею,
Облича суеславья тщету,
И — откроются двери деревьев,
Тополиные попки — до дна,
Выйдут эльфы в камзолах из перьев,
Не излечатся их имена:
К нам придут Мережковский, Иванов,
Маяковский придёт, Бенуанов,
То бишь — пёс его съест — Бенуа,
(А чего бы и не пуркуа),
Будет царствовать длинный Винавер,
Будет Розанов плакать в канаве,
Достоевский… Толстых до черта… —
Не излечится их нищета:
Будет спор Карамазова с бесом,
Будет гон за своим интересом,
Будет шанс набухариться лишку
В Бухаре со своей пахлавой,
Вы ж, любовнички, тихо как мышки
Закрывайте пизду за собой.
