Большой Самурай — Последняя рыба

Все, что мы собой представляем, можно считать оборонными инициативами, за исключением нескольких светлых, приятных и расширяющих границы блага вещей.

В последнее время я стал настолько не любить ограниченность выбора и навязанную культурную несвободу, что пристально полюбил сами продукты этих ограниченности и несвободы, а именно — голливудские фильмы, например. Любить то, на что смотришь (еще и заплатив за это) — согласитесь, в этом что-нибудь да есть. Механизм защиты просто такой. Ведь «Все, что мы собой представляем, можно считать» механизмами защиты.

Подумаешь, карма.

Карма — это мамино авто, врезанное в придорожный биотуалет (нечаянно, разумеется).

Далее я попытаюсь передать свои ощущения от просмотренных лент «Большая рыба» и «Последний самурай». Естественно, после найдется блоггер, какой-нибудь даун из баранов, который отметит, что мной написана совершенно невнятная или совсем ушлёпнутая рецензия на фильмы. И будет опять ёбано неправ, потому что на волнах ОбсЁрва рецензии — слишком тяжеловесная посуда, и такая посуда абсолютно не взлетает и никому не упала в классическо-синоптическом виде (мне прежде всего). Здесь другое. И т.д.. Вообще — -не для случайных людей. А если и для случайных, то для потенциально рубящих — рубящих все фишки большим и острым мачете своего разума.

«Последний самурай» — это лубок. Также комикс. По всем правилам. Я делал сам с собой ставки при просмотре — сюжет угадывался на раз и т.д.. То есть смысла в сюжете нет с самого начала /фильма/. В эстетике тоже. К примеру: я сразу понял и отфиксировал для себя, что эротики, не говоря уже о сексе и просто ебле, в фильме про самураев /этом фильме/ не будет. Так точно. Показана была женско-японская пятка и плечо. Я оказался прав. По западным меркам, само собой. По меркам Ниппона, конечно, пяткоплечо — совершенно другое дело, ну, все же помнят «Империю чувств» и т.д.. Однако.

Так вот — лубок. «Последний самурай» — это «Миссия невыполнима — 0», нулевая часть. Приквел. Главное, что Томас Круз и все остальные, кто как-то еще играет актерским своим мастерством — все они лабают хорошо, работают объективно на кинокамеру, а значит и на зрителя. Пейзажи тоже — работают на оператора правильным образом. Монтаж — монтаж средний т.е. суперкрепкий, без понтов, но нерушимо канонический. Все есть. Нет режиссера. Нет, режиссер есть, — забыл фамилию, короткая такая, нерусская, даже неанглосаксонская, — но он как автомат. Дебютант, может, несмотря на внушительный список ранних проб? У мужика все было — бюджет, Круз, массовка исключительно работящих азиатов, фильтры всякие, много разной полезной хуйни, а он ни разу не отступил от некой указки в своей голове. Снимал, как по паспорту. Без ума, а значит почти без души. Вечный ученик, трудно (никогда) превращающийся в профессора. А может мы со временем о нем еще услышим. Что-нибудь хорошее, обычное, ласкательное. Обитое плюшевым блеском.

Страсти сценария как бы накаляются постепенно и неуклонно. Характеры проступают, станиславский, мейерхольд, мужчины, одетые в резные славянские шкапы красиво и энергично орут по-японски, всё есть и оно словно бы работает. Зачем-то. Мысль ленты ярка и тупа: и там, и тут есть что-то великое, а также и тут, и там имеется недоброе и опасное (США и Япония, первые государственные сотрудничества, конец 18 века, поставки огнестрельного, дворцовые интриги). Все, о чем говорит фильм не ошеломляет. Только завораживает. Но в этом — вина музыки и большого цветового изображения. О музыке ниже.

Избитая тема японско-самурайности, восточных традиций и этик-дисциплин — и новый фильм так же избит, если говорить о впечатлениях. Сильные предсказуемые чувства, в которые веришь чуть ли не насильно, ибо продукт призван только навязчиво завораживать. Грязные присадки, пошлая наркомания. На деле такие фильмы (их больше, чем дохуя) — это фильмы пищеварения киношной индустрии. Они существуют только как часть оборота продукта, как сырье для работы волшебнофонарной фабрики. Кино же способно было бы быть открытием, поскольку природа кинематографа связана с открытием как таковым. Мысль банальная до святотатства. И здесь мы вторгаемся на территорию чистого искусства. А не хотелось бы. Не время для распространения голословной недоказуемости, тем более, никто не нуждается в доказательствах подобного рода. Дело в другой практической вещи, которая именно меня и достала.

Чертова голливудская музыка. Оркестровая. Симфонический оркестр. Традиционный штамп на ваши эмоции. В расчете на ваши брызги. Музыка выжимает искусственную неподдельную слезу. Со смехом просто ей гораздо сложнее. А сопли — легко. И ощущаешь себя просто на скотобазе — в кинозале с ближними Другими. Чу! Литавры вот намекают, вот духовые хуярят тебе апофеоз, вот арфа — все понятно, струнные вишь ты, щипковые. Как по нотам по живым мозгам. Все плачут. А им — еще! Опять плачут. Кабы я судил по себе только. Лично я не то чтобы сверхсентиментальный. Я сентиментален вполне, но у меня работают защитные механизмы. На полную катушку. И то поля не хватает силового. Пробивают, расчетливые творцы прекрасного. Мудаки от оборота. Так что не в сентименте дело. Во время этой муз-суггестии можно комментировать экранный дурняк, можно мастурбировать, можно то и другое одновременно, можно финики есть прямо с косточками, можно внимательно следить за скрытой от рядового уха нелепостью смонтированной музыкальной подкладки, слушать именно саму Пошлость в ее звуковом эквиваленте. Словом, отвлекаться. Но неужели для этого существует синематограф? Это не вопрос, это возмущение.

Бартон — видный деятель. Картины снимал. О них много писали. Мульты, декорации, все сказочное, все проникнутое авторским почерком. Зачем «Большая рыба»? «Это не вопрос, это возмущение.» МакГрегор, Боннем-Картер и другие — они неплохи (такова их работа) в этом кино. И картина вся живописна и стильно картонна. Но, как и «Последний самурай», «Рыба» — детский фильм. Однако, оба фильма сняты для взрослых — это все-таки заметно, особенно для рядового глаза. В «Рыбе» метафора кажется чуть глубже: иногда сложно отделить красивый вымысел от скучной реальности, но если кто-нибудь такое отделение произведет, то увидит, что иногда вымысел ценнее и реальнее действительности, поскольку он как бы более необходим действительности, нежели она ему. Банальная мысль до неминуемости. Других не оказалось. О себе Бартон размышляет, дорогом. Вундеркинд.

Бартон хорош в мелких забавных деталях, он — их человек, а детали — его воинство. Но детали остаются деталями по определению. А мораль фильма выруливает на общенационально-государственный уровень. А агитки заебали решительно. А слеза выжимается теми же симфо-бесстыдными инструментами. От такого катарсиса можно впасть в жесткий цинизм. От того, что люди ходят в кинотеатры на такое — в мизантропию. Привет, мегаломаньяки! Памяти духовных чикатило посвятить бы. В общем, никаких открытий. Просто хорошее любимое кино. Смотрим всем миром. Сопли до пола. Поразителен цинизм и мизантропия создателей этого потока и этой традиции. Удивительна их мегаломаниакальность и душевная чикатиловость. Они транслируют под суггестивным колпаком лишь то, чем обладают и в тех рамках, в которых избрали формирование. Вырисовывается порочность. Пищеварительное кольцо. Надменная катарсическая скотобаза. Чу, литавры затрубили, запела колбаса. В «Самурае» хороши батальные сцены, когда копыта летят сами по себе и что-то длинное и мучительное врезается солдату в лоб; в «Рыбе» хороши моменты и мелкие эпизоды. Оба фильма — всего лишь эпизоды на текущей ткани актуального блефа. Скоро, весьма скоро мы о них позабудем, в том числе и потому, что появятся новые близнецы. «Тушите свет, они на свет лезут!!!» Но средства воздействия откровенно возмущают. Это мыльные оперы, но нового поколения, для свежего контингента.

Чего же мне нужно от кино? Чего угодно, только не вот этого. Надо доверять себе — особенно это относится к творцам прекрасного и долговечного — доверять себе и снять срущую на углу кошку так, чтобы это было Тачкой Сборки всего фильма, всей великой и ужасной жизни. Чтобы не по корявым диалогам персонажей, а на самой ткани перед проектором было видно какое-то дыхание чего-то — знакомого или неизведанного. Мастера так и делают кино. А эти все прочие, которые на жалость давят и как умеют разводят, должны хотя бы показную профессиональную гордость иметь и не сымать весь этот свой бескомпромиссный люэс. На людях.

Кино становится надуманным, когда основная его масса, его доминанта — рассудочно-экономична до мозга костей. Те, кто в такой ситуации стремятся к иным целям, рискуют в скором времени выглядеть сугубо надуманными, надутыми. Десятая муза собрала подружек в свой клуб и ну их разводить. А они уже и сами не одним мрачным средневековьем тёртые — разводят ее не по детски. Из-за этого страдает многий зритель, как рядовой, так и незаурядный. Потому что кино — перестает быть открытием и откровением. (Заявления, что это естественный ход вещей и исторически сложившаяся схема не принимаются ввиду своей поспешности). Да, перестают быть откровением. Оттого в последних еврофестивальных конкурсах замечаемы ленты в основном откровенные (визуально и морально). Семантические аналогии уместны (на уровне данного обсуждения). Ценится откровенность замысла и воплощения, пусть и в ущерб искренности выражения. И т.д.. Всё абстрактно, но понятно и так. С нами только несколько режиссеров. Вам известны их имена. Молчите.

— Господи Иисусе, видели бы вы, сколько бабок они потратили только на то, чтобы эти сраные гаубицы палили во все это дерьмо!

ИZбранное

Авторы

Сборники