Кастанеда в кривом зеркале китайского натурализма

На днях зачем-то перечитывал «Жизнь насекомых» В.Пелевина и подумал, что было бы интересно ознакомиться с исследованиями разного рода специалистов по поводу этого, несомненно, символичного и глубокого произведения, поскольку слишком уж много культурных пластов просматривается в данном романе даже с высоты моего малоэрудированного полета.

Однако, то ли из-за того, что я не знал, где такие исследования искать, то ли по той причине, что мне совершенно не хотелось лезть в гестбуки сайтов, бумажных изданий и кухонных бесед в ожидании кипятка — я на данный момент мало осведомлен, что же все-таки откапывают разные просвещенные насекомые в книгах знаменитого «богомола-агностика» и в означенном романе в частности.

Начать хотя бы с явных, лежащих на поверхности аллюзий (может быть, по этой фразе заметно, насколько я высокого мнения о среднем читателе популярной литературы эзотерического содержания). Помните там были духовные прозрения между Митей и Димой? В одной из глав, посвященной этим персонажам, присутствовали два красных жука в соломенных шляпах и штанах цвета хаки. По их разговору можно было догадаться, что это не кто иные, как уважаемые кабальеро-партийцы Хуан и Хенаро. Это ясно. (Когда пишешь вот такое вот — трудно не чувствовать в себе еще одного идиота.)

Но вот чуть позже, когда Митя собственным катарсисом пиро-спиритуального свойства аннигилировал свой труп (тибетский аналог «избавления от трупа»?), а затем в поисках Димы пошел с зажженной зажигалкой вглубь пещеры — он столкнулся со своим отражением в зеркале. Помните? И это было старое зеркало в овальной деревянной раме. Конечно, ассоциациями этот роман перегружен, кто желает (или кто сможет) увидят в нем несколько последовательно раскрывающихся один из другого уровней гнозиса, где каждая ступень постижения при видимости триумфального достижения, тем не менее, переносит испытуемого-постигающего еще куда-то: от трупа отделавшись, будешь разбираться с отражением. И так далее, хотя в «Энтомопилоге» романа уже цельный Дима в светящемся одеянии из собственных крыльев идет не по благим просторам Дхармадхату, а по сырой набережной мимо престарелого придурка-муравья, втыкающего в телек со стрекозой.

Но я хотел сказать, собственно, не об этом. Зеркало — вот что меня привлекло. В деревянной раме. Старое. Мне, скрывать не стану, это зеркало опять напомнило Св.Карлоса и ту из его книг, в которой есть эпизод следующего свойства: Дон Хуан и Карлос, стоя по пояс в реке, старым зеркалом ловят духа. Вернее, как это именует тамошняя традиция, союзника. И это существо вылазит через амальгамму из своего антимира в это пространство (не забудем толтекскую иронию — Карлос вытащил в свой мир собственное искаженное водным потоком отражение или, в другой терминологии, свою проекцию-представление не без обработки со стороны старого нагваля). Итак, Митя, читавший М.Аврелия, писавший постмодернистские стихи в духе петербургского декадента П.Пустоты, Митя, привыкший жить чередой неких «духовных исканий» — возможно, является существом антимира, эдаким союзником, проекцией-отражением некоего автора, обработанного культурной информацией своего времени. И Митю, как настоящего духа вытаскивают в другое пространство при помощи старого зеркала в крепкой овальной раме. Причем, все описываемые автором пространства, — трудно сказать, хорошо это или не очень, — пребывают в особом пространстве текста «Жизнь насекомых». Короче говоря, весь этот абзац что призван сказать — что Пелевин хоть и неоднозначен до потери сознания, но — явный гуманист. На таких мир держится. Точнее, один из параллельных миров.

Но даже не эти мысли подвигли меня к написанию такого количества строк.

Хотелось бы пролить свет на тему навозных шаров. Точнее, навозных шаров, скарабеев и цикад — помните все это в романе Пелевина? Образ эго как навозного шара, который каждое из описанных насекомых толкает перед собой, как Дао собственного невежества. Навозное эго, избавление от магнетической силы которого представляется на страницах «Жизни насекомых» наивысшей целью сансарического существования. Блестящий, липкий образ. Вспомним того же Митю, под чутким руководством Димы столкнувшего свой шар с обрыва в крымскую пропасть; вспомним Сережу, таскавшего свой шар по подземельям от Совка и до Нью-Йорка, прошедшим через стадии таракана и кокроача и ставшим, наконец, той цикадой, которой он все это время был где-то в глубине своего пэрэдайза.

Собственно, образ личного навозного шара в интерпретации Пелевина носит заостренный энигматический и даже сотериологический характер.

Все дело в том, что почти сразу же после перечтения мной «Жизни насекомых» ко мне в руки попала одна книга. В ней я столкнулся с переводом из «Гуань Инь-цзы». Это даосский литературный памятник VIII века, названный по имени легендарного начальника западной погранзаставы (Мудрец Инь с заставы), для которого по преданию Лао-цзы написал «Дао-дэ цзин». В 742г. некий Тянь Тунсю сообщил императору Сюань-цзуну, что ему явился сам Лао-цзы и открыл, что в стене дома западной заставы скрыт написанный им текст. Подобное происходило и с текстами Конфуция, которые после периода гонений на конфуцианство были обнаружены в стене его дома. Люди императора действительно обнаружили в указанном месте текст «Гуань Инь-цзы».

Итак, вспомним о перечитанном Пелевине и смыслах жизни насекомых. Цитирую перевод из 3 главы «Гуань Инь-цзы»:

Совершенномудрый человек знает, что «я» — именно «я», поэтому соединяется с сущим благодаря гуманности. Знает, что дела лишены «я», поэтому совершает их силой справедливости. Знает, что сердце лишено «я», поэтому обуздывает его ритуалом. Знает, что сознание лишено «я», поэтому просвещает его мудростью. Знает, что слова лишены «я», поэтому сохраняет их искренностью.

Еще Гуань Инь-цзы сказал:

Совершенномудрый человек, следуя примеру пауков, вводит прядение и ткачество; следуя примеру боевых муравьев, приводит в порядок войска. Все люди следуют за мудрецами, мудрецы следуют за совершенномудрыми. Совершенномудрые следуют за всем сущим. Только совершенномудрые пребывают в единстве с сущим, и поэтому у них нет «я».

Но все это довольно окольные сопоставления, причем более ориентированные на изложенные мной мысли. Самое же интересное вот где: из главы 4-й:

Навозный жук скатывает шарик из навоза. Когда шарик готов, жук погружается в его созерцание и сосредоточивает на нем мысль. Тогда внутри шарика появляется белый подвижный червячок. Внезапно он выходит из оболочки наружу и становится цикадой. Если бы тот навозный жук не думал о нем, как мог бы побелеть подвижный червячок?

Честно говоря, я собирался писать вовсе не о параллелях между Пелевиным и Кастанедой, и не собирался обобщать гностические, даосские и касающиеся дхармалакшаны темы в «Жизни насекомых». Я только хотел обратить внимание и чуть подробнее рассмотреть тот механизм синхронизации, благодаря которому русский роман и малоизвестный китайский текст практически вплотную друг к другу оказались в поле моего интереса под видом «чистой случайности» или, что вернее, «совпадения».

Однако размеры данного текста, е.. его мать, не позволяют мне далее расширить и углубить эту животрепещущую тему.

ИZбранное

Авторы

Сборники