| |
|
|
| | О вы, разумные, взгляните сами, И всякий наставленье да поймет, Сокрытое под странными стихами
Данте, Ад |
Часть 1
Кифара Орфея творит чудеса
Номиналисты, как ИЗвестно, различали Первую и Вторую интенции. Сами же они с самого начала находились в плену у Второй. Слово — это не просто отражение вещи, но еще и интерпретация этого отражения. А Жан Бодрийар в своей «Системе вещей» пишет вот что:
Зеркало представляет собой особо отмеченное место в комнате: в богатом доме оно играет роль ИЗбытка, ИЗлишества, отсвета; в этом предмете выражается богатство, и в нем уважающий себя буржуазный хозяин обретает преимущественное право умножать свой образ и играть со своей собственностью. Зеркало как символический объект, не просто отражает черты индивида, но в своем развитии сопровождает развитие индивидуального сознания как такового.
Петрарка, приблизительно по тому же поводу, писал:
В год тысяча трехсот двадцать седьмой, в апреле, в первый час шестого дня, вошел я в лабиринт, где нет исхода
Тема лабиринта до последнего вздоха мучила прославленного латиноамериканского гения Х.Л.Борхеса. В одном из писем А.Б.Кесаресу он писал:
Адольфо, друг, ты не можешь себе представить, как заебал меня навязчивый образ бесконечного лабиринта, как он неотступно следует за мной, отравляя те немногочисленные старческие радости, которые я еще в силах себе позволить.
Часть 2
Борьба за субъективный имманентизм
Примат формы над субстратом приводит незадачливого исследователя к четко репрезентованному субституту, в котором предельно и недвусмысленно выражена общая субкультурная детерминанта. Это, так сказать, парадокс гомогенного пространства. Лучшие живописцы эпохи раннего Возрождения дали немало прекрасных примеров по поводу того, что психофизиологическое пространство ни в коем случае не бесконечно, особенно в процессе абстрагирования от всяческих представлений о постоянстве и гомогенности. Боттичелли, например, считал перспективу источником негативного индивидуализма и вредной случайности — он готов был доказывать это в каждой таверне до крови из носу. Древний Восток тоже отвергал перспективу. Платон часто говорил о полной бесперспективности своих учеников и последователей. В этой связи было бы элементарным советским кощунством не упомянуть Г.Кантора с его неопределенной или трансфинитной бесконечностью. Он писал в своих дневниках, что привативная бесконечность есть на самом деле и то, что окончательно заебывает субъекта восприятия, и вместе с тем то, что от этого воздействия в субъекте самозаебывается.
Да, трансфинитно-онтологический символизм сыграл с Кантором злую шутку. Еще Николай Кузанец говорил как-то, после посещения одной деревенской кузни, что существует-таки в этом мире особенный род ученого (docta) неведения. Но бесконечно комплицирующий абсолют Николая Кузанского размазживает лоб о невозможность его дискурсивного познания.
Какой же чушью должно все это казаться, допустим, прилежному и меланхолично-задорному последователю Дзен. Судите сами: известнейший дзенский патриарх Михайло Ломоносов, которого многие до сих пор всерьез считают русским академиком, говорил, что «там, где станут вам лопотать об акцидентальной имманентности образа, взятого в себе, знайте — там вас не преминут и отпиздить, и деньги отобрать». Блестящие слова, блистательный и проникновенный русский ум!
«Клали мы на ваш субъективный коррелят эстетического факта!» — любил повторять Михайло назойливым евреям-стоикам, приезжавшим к нему с надеждами укрепить Ломоносова в извращенном своем понимании неоплатонизма. Естественно, если у нас хватит смелости посмотреть на это бесспорно гениальное высказывание, опередившее не только свою, но и все последующие эпохи, под углом аподиктически-силлогического аристотелевского маразма, то этот коан покажется нам верхом непознаваемого бесогонства. В этом — вся суть исторической необходимости, по прихоти которой в мир приходят такие опиздинительные патриархи, как наш Михайло или, к примеру, благочестивый и почти святой Помпонацци, которого современники-ортодоксы считали «последним фуфлыжником Италии». Между тем, у того же Помпонацци впервые зародилась та вещь, которая сегодня нам ИЗвестна под именем Технологии Двойного Назначения. Это когда пуговица на вашей ширинке одновременно является и баллистической ракетой, только вы об этом можете не знать.
В самом деле, если Леонардо говорил: «Опыт не ошибается», то Ломоносов, ломая посох о лицо привратника на входе в Университет восклицал: «Хуйня не исчезает!». Леонардо склонял чаши весов Фемиды в сторону аристократического эвдемонизма. Ломоносов пропахивал ее мечом глубокую борозду постсенсуализма. Стоит ли удивляться после этого, в чем мы и где Италия? Стоит ли тешить себя надеждами на возможность постижения простой мудрости, скрытой в поедании лисой колобка, в тождественности Моисея и Орфея?
Остается лишь одно — строгий и последовательный анагогический подход и игнорирование никчемного экскремента отмирающей профанной культуры. В этом и будет созревать образ русского литургического дзена.
|
|
|
|
Авторы
Сборники
|
|
