Незапланированный клиринг

В тот момент, когда человеческий разум каким-либо доступным для него образом приходит к пониманию того факта, что старый мир давным-давно кончился и наступил совершенно другой, новый, а люди его населяющие по большей части находятся внутренне в старом мире — в этот момент можно отчетливо и остро ощутить всю степень человеческого запаздывания, своеобразный парадокс времени, в субъективном восприятии которого увязло коллективное несознательное.

Читая некоторых радикальных русских философов начала двадцатого века, будь то Бердяев или Розанов, может сложиться устойчивое ощущение, что новый мир, собственно говоря, настал уже столетие назад. Сформулировать это более четко, впрочем, не удавалось ни тогда, ни в данный момент, поскольку говорить только о подходе к собственности на средства производства или о технической революции было бы сейчас своего рода социальным пижонством, а с другого края было бы совершенно негоже со старта погрязать в уже до зарезу приевшихся метафизических спекуляциях, когда практически за каждым употребленным термином не стоит уже ничего, кроме неодолимой и клубящейся ментальной нестабильности.

Именно по поводу более четких формулировок как таковых, а также по поводу нестабильности любой терминологии в частности мне на ум пришло несколько неодолимых и клубящихся мыслей.

Стоит начать с абстракции. Предположим, мы можем наблюдать некоторую сущность, обладающую самосознанием и способную каким-либо образом к восприятию определенных символов, допустим, графических символов. В наше время уже не только горшкообжигатели от гуманитарно-декоративных наук, но и академические ученые-теоретики заявляют о том, что человек вполне может быть объявлен некой текстовой структурой, способной к саморазвитию и смаовосприятию. Содержание же этого текста целиком является в сознании самочитающегося метафорой его жизни или существования с характерным присутствием временной оси координат: уже прочитанное-усвоенное-хранящееся в памяти, считываемое в данный момент и еще не прочитанное, отведенное под поле текущих вероятностей и нестабильностей-неизвестностей.

С какого-то момента стиль этого текста-сознания радикально поменялся, но функция чтения осталась при старых настройках, воспринимая информацию рафинированно и дискретно.

Вернемся к нашим сущностям.

Сущность способна воспринимать последовательные коды из символов и в ходе этого процесса выстраивать внутреннюю конфигурацию смысла, интерпретируемого как некое качество выстраиваемого контекста. Предположим, что изначально этот процесс является для нашей сущности основополагающим проявлением ее самосознавания.

Символы, читаемые сущностью могут для простоты быть сведены к примеру простых графических знаков, знакомых всем и каждому. Еще проще будет представить эти знаки как некие углубления, трафареты или пустые формы, готовые для заполнения.

Теперь стоит ввести такой компонент внутри этой сущности, который она способна опосредованно воспринимать как ее имманентное качество то есть, условно говоря, это ее душа. Душа, допустим, может обладать только одним несложным, но важным действием. Она способна, подобно легкому облаку мельчайшей взвеси или подвижной массе некой пульпы заполнять своей субстанцией пространство определенного символа, который в данный момент попал в поле внимания сущности.

Если рассмотреть процесс считывания знаков в предельном увеличении и предельном замедлении, то картина может выглядеть следующим образом. Допустим, знак «А» по сумме своих графических компонент, соотношению пропорций и гармоническому строю соответствует — идеально — некой эмоции, скажем, первому моменту искреннего удивления от открывшегося взору безграничного мира. Душа, пребывающая в сущности моментально откликается на это магнетическое свойство знака и заполняет своим аморфным телом знаковый объем. То есть происходит вхождение в заданную символом эмоциональную матрицу: душа, распластавшись в форме «А», искренне и неподдельно удивляется — еще неизвестно чему, но уже явственно проступившему в архетипической форме.

Однако, мы помним о том, что данный процесс считывания был нами искусственно замедлен. На деле же сущность продолжает читать дальше. В поле ее внимания появляется следующий знак, и еще, и еще.

Следом за «А» идет, к примеру, «П», которая обладает несколько иными или совершенно противоположными заданными параметрами. Возможно, это эмоция полного успокоения, покрытия туманом бездействия, отходом в область сна без сновидений. Душа, еще не успев как следует вжиться и вовлечься в тождественность с удивлением «А», вынуждена изменять свою конфигурацию и втекать в пространство «П»-покоя. А там уже ей необходимо стремиться к совершенно иному значению, предположим, «О». Эта быстрая смена знаков не произвольна. Душа пребывает в постоянном реакционном морфинге. Она, конечно, успевает заполнить форму знака целиком, но этот процесс выглядит со стороны поверхностным, потому что сама душа не имеет достаточного времени на то, чтобы полностью ощутить всю полноту преходящей эмоции. Даже ограниченное количество знаков (средства описания мироздания) и их вероятная высокая повторяемость не являются достаточными основаниями для того, чтобы душа оказывалась способной до такой степени отождествиться с текущей эмоцией данного символа, что он смог бы стать для нее реальным выходом в новый мир полных или во всяком случае расширенных возможностей самоосознания. Это напоминает ловушку, механизм которой вкоренен в феномене времени, а наживкой служит т.н. самореализация через какую либо трафаретную символическую эмоцию. Это хорошо всем знакомо. С одной стороны — богатство и широта выбора таких шаблонных «выходов», с другой — постоянное отставание от самих себя, вечная нехватка времени, выражающаяся в доступных сущностям идиомах о «росте темпа жизни», связанных с представлениями о «роли развивающихся коммуникационных технологий».

Тем не менее для каждой живой души остается жизненно необходимым стремление к определенной, доминантной эмоции. Эта эмоция может привязываться аппаратом, формирующим в сущности смыслы к конкретным ситуациям в материальном мире, видимым в перспективе — тот самый еще не прочитанный текст, которого, впрочем, может и не оказаться. Отсюда и та акцентация многих архаичных азиатских психотехник на сосредоточении внимания на каком-то одном «базовом» представлении-матрице, вплоть до полного минимализма глобальной мантры или же священного звука. Стремление души, неразрывно связанной внутри сущности с аппаратом, творящим смыслы к перманентному присутствию в трафарете целого комплекса представлений-символов — так называемого (семибуквенного или семигласного) Имени Бога является единственным ее возможным существованием именно в перспективе еще неактуализированного, несостоявшегося текста. Причем, таким выглядит это стремление исключительно с той точки зрения, где находится в данный момент душа. То есть на нее налагается отпечаток символа-эмоции, в котором она в данный момент времени разлита. В тот момент, когда душа прерходит от одной знаковой формы к другой ее в сущностном смысле нет, она не имеет формы, а ее содержание на короткий миг неосознаваемой свободы является полным хаосом, чистейшим мраком неорганизованности и неструктурированности. В этом, возможно, кроется как парадокс, так и ловушка, что, впрочем, не мешает им быть одной и той же стороной общей фальшивой монеты.

И подобное хлопотное и вечно запаздывающее колыхание души по сменяющим друг друга различным символам и является тем, что принято называть потоком информации. Здесь все ментальные усилия упираются в область существования механистической заданности Закона (читающая знаки сущность) и ничем не мотивированного эмоционального топлива для приведения этого закона в действие — некое сырье душевное, само уже доведенное символьной культурой до ранга символа, за которым кроется нечто подобное энтропии.

В период написания этого текста я имел возможность увидеть один примечательный сон, который на первый взгляд не сильно связан с изложенной выше концепцией.

Мне снилось,что я просматривал какую-то книгу в голубом переплете с неясной оранжевой картинкой на обложке. Книга называлась по-моему Эниология, а автором почему-то значился Энио Мориконе. Это с самого начала внушило мне некоторое предубеждение против ее содержания, которое не оставляло меня на протяжении всего сна.

Листая этот труд, я наткнулся на что-то в его тексте, что тут же вывело меня к следующей мысли: названия всех географических материков на Земле начинаются на «А». Исключение составляет Евразия, внутри которой для отстраненного наблюдателя несомненен перевес и довление над Европой со стороны Азии. Отчего это так? Вопрос, возможно, и бессмысленный, но не более бессмысленный, чем любое из возможных сновидений, тщательно выдаваемых нами за жизнь в ходе ежедневного подвига существования, доходящего уже порою до полного схимничества.

Географический консенсус восприятия этого мира синхронно застрял на теоретически «первой» литере «А». Эниология, по всей видимости, является поздним спекулятивным вариантом развития тем Энерго-Информационного-Обмена. Этот обмен осуществляется в замкнутой системе, опять-таки жестко ориентированной согласно представлениям о законности сохранения энергий, пускай уже в полевой картине мира. На деле же заметны серьезные тенденции к отходу от географического, колониального глобализма, стремление к локальным обособлениям на фоне угрозы финансово-корпоративной планетарной экспансии. Происходящий перманентно передел сфер влияний оказывается по большому счету пересмотром прав владения нескольких крупнейших капиталов, претендующих уже на психико-эмоциональные миры отдельных сущностей как на свою собственность.

Мысль о крупных капиталах, сконденсированных на поверхности «А»-означенного земного шара, повлекла за собой мысль об изначальной адамической печати — своеобразном культурном штампе нынешней цивилизации. Условно говоря, со времен Адама и до сих пор в мире может быть в той или иной степени обосновано присутствие двух известных гуманоидных ветвей: одна, та, что была создана ранее и более тщательно — так называемая аристократическая ветвь, стоящая рангом выше из-за своего исконного первичного владения правами собственности на материальные ценности здесь, это все «Великие Князья» и «Их Величества», вся давняя метафора монархопомазанников, будто бы пришедших на Землю из рук самих праотцов-питри (здесь уместно было бы развить тему влияния Атлантиды, в том числе и на «А»-означенность земной суши нынешнего вида); другая ветвь — те, кто не имел первичной роли и как бы навеки запоздал с внедрением в процесс материального обогащения доступным смыслом, те, у которых исторически, а значит во временной эксплицитности, не оказалось прав на владение капиталом. Здесь мне сразу вспомнился мой абстрактный пример с читающей сущностью и душой-заполнителем символьной формы. Они задействованы в одном и едином экзистенциальном процессе, но между ними царит разлад — именно тот род «когнитивного диссонанса», который и позволяет иногда взглянуть на всю ситуацию под несколько иным углом зрения и с иного ракурса.

Упомянутый в нескольких местах выше Закон, такая же в сущности своей абстрактная категория и символический термин, отсылает нас к проблеме аналогично упомянутого выше хаоса. Через дестабилизацию символов прошедшего времени становится возможен очередной раздел сфер собственности, уже сообразно символам наступившего настоящего времени. Всем известно, что нарушением закона был революционный процесс — не имеет значения наполнение идеи революции, будь то техническая или социальная. Первоначальная адамическая греховность, наличие несправедливости, истекающей из отсутствия полной информации о яблоне и общего изначального хаоса, автоматически, по родовым каналам переместилась в каинову печать греха. Появление образа «кузнецов собственного счастья» обрело смысл в связи с претензиями упомянутой второй категории изначально неимущих на социальную справедливость. Но о справедливости в прежнем понимании действия закона не могло быть и речи — открытым оставался лишь путь насильственного присвоения божьей благодати и расположения, а значит — путь тирании и кровопролития, знак пылающей Вечным Огнем Пентаграммы, объединяющей своим сечением всех воинов, как посягавших на Первокапитал, так и его охраняющих. Таково, должно быть, заполнение душевной пульпой образа первородного греха (уже в самой этимологии несущего кармическое ярмо времени), того проклятья из прошлого в будущее, которое в умах гуманоидов Земли положило данное им пространство во власть Лукавого, Нечистого и Искушающего.

Достижения консенсусной культуры мировосприятия, ныне скрывающей свое истинное лицо под личиной «либерально-демократических ценностей», еще не достигли того уровня, когда было бы возможным, например, такое осмысленное с точки зрения онейроидной реальности сна действие, как переименование всех материков Земли в иные, начинающиеся с другой буквы. К примеру, «Г». Здесь мог бы возникнуть образ некой единой и честно-глобальной Гондваны, представляющей собой реванш Прошлого в Настоящем — отраженный в рунах возврат условного Золотого века. Еще одна ассоциация с Гондваной — образ страны третьего мира, типа Гондурас или Боствана, поднявшейся до уровня ведущих Сверхдержав и таким образом стершей все геополитические различия относительно прав на локализацию мирового капитала. Это уже был бы скачок из Прошлого в Будущее.

Возможно, что подобные акты доброй воли со стороны людей позволили бы расшириться их же представлениям о ноосфере, об астральном свете и тому подобных законных символах, а это привело бы к изменению существующего положения вещей, бескровно и на совершенно новом понятийном уровне отняв весь жизненный контекст из затвердевших клешней Князя мира сего — то есть того гражданина текстовой Вселенной, который однажды впустив в свои гармонические конфигурации нашу одурманенную плодами познания душу, уже и сам не в силах ее выпустить к следующему за ним в очереди существу. Возможно, что это следующее существо — Сущность, скорее соответствующая какому-нибудь светлому персонажу из т.н. «поколения Икс», а не архаичному монструозному Искусителю, постоянно подсовывающему нашей душе старый колотый шрифт «Апокалипсис (ваших дней)». Наша задача, пока это сновидение еще не завершилось финальным ревом Большого Ночного Будильника, состоит в том, чтобы помочь Князю испустить дух — наш дух из своего перманентного Апокалипсиса, ставшего безнадежно прошлым еще на так называемой заре расколотого надвое человечества.

Следующий символ давно созрел, он уже сущностно прочитан, опаздывающая душа явно подзадержалась в унылом зале судебных заседаний, мечась между местами обвиняемого, судьи, свидетеля, защиты и прочих уполномоченных смысловых спекулянтов. Форма новой, неопробованной и возможной эмоции уже здесь. В этом сновидении. И она может устать ждать.

ИZбранное

Авторы

Сборники