Критики грязных рассудков

Конечно же, нас интересует методологическая сторона вопроса. Именно она. Только она. А также все прочее, до ничтожности второстепенное.

Итак, разговор пойдет о критике.

Предположим, что какой-то писатель, господин Иz, создал произведение под названием «Когда у нас погасло солнце…». Критик, господин Iz, взялся обеими руками за это произведение ради хлеба насущного и для просвещения читательской массы. Оба господина — люди серьезные, им некогда придуриваться и фиглярить, у них — труд, призвание, долженствование.

Из классической астрономии нам ИЗвестно, что перед тем, как к нашему солнцу подкрадется заметный ..ИЗдец произойдут следующие экстравагантные события: 1)сначала светило разбухнет дико — до подобия мега-гипер-трупер красной лампочки; 2)затем оно примется сжиматься до т.н. белого карлика. Процессы эти займут немалое время (о чем с ехидным спокойствием вещают классические слуги пробирок и магнитотронов).

Теперь обратимся к произведению писателя Иz, в котором солнце гаснет резко, неожиданно, спонтанно и мигом. Было — и нет.

Ясно, что это — чистейшая литература. Вымысел. По всем статьям. Но критик Iz не спешит отнести текст к разряду краткого фантастического рассказа. Его останавливают несколько вещей. Прежде всего, он резонно считает все описанное в рассказе метафорой. То, что греки называли — «перенос». То место в художественной речи, где начинает кончаться автологический произвол. В данном случае критик склонен видеть т.н. «развернутую метафору». В тексте замурован поэтический труп, у фасада валяются струны, содранные с лиры. Только законченный кретин в данном случае станет поминать выкладки астрофизиков, козыряя познаниями о фотосфере, нейтрино и, извиняюсь за выражение, черных дырах. В рассказе, несомненно, описан какой-то внутрипсихический процесс, причем, судя по образности, довольно крайнего в смысле жизни/смерти положения.

Угасание! Конец истории! Понятийный коллапс! Парадигматический дисбаланс! — критик краснеет, набухает истомой мыслей, внутренне усмехается, показывая округлые незамедлительные зубки. Реакционное крыло позднейшей психоделической прозы! — шипит его модный сифон, разбрызгивая сироп коварных терминов.

Писатель скрытен. Он не записал коротко и ясно, что же хотел сказать там. Что ж так-то — все погасло и полный фонарь?! Что это значит? Некоторые самозабвенные читатели выдохнут томное: зато красиво, таинственно… Но что там автор? Какое масло ему понадобилось слить?

Лем писал знаменитые критики на произведения, которых никогда не существовало. Имеется в виду — до того момента, как они появились в опосредованном виде как объекты его нещадной критики. Стало быть, какое-никакое существование они все же приобрели. Это все понятно.

Так же и с вымышленными авторами, да и не только с вымышленными — простое рассмотрение критиком автора произведения делает эти имя и фамилию отдельным объектом, опосредованно относящимся к человеку, как-то раз подписавшемуся этим ФИО. Гребенщиков как-то лет десять назад удивлял бедных журналистов, говоря им с мягчайшей гималайской улыбкой, что пока там этот «БГ» выступает на концертах, в ящике, еще где-то дает интервью, он — Борис Борисович Гребенщиков (это по паспорту) может спокойно заниматься своими приватными делами. С этим тоже все легко.

В общем, ничего сложного, дорогие мои филологи и лингвистки. Одни всегдашние банальности. Согласен со своим однополчанином Львом Пироговым, что критик в данном неконкретном случае со старта ограничен: чего бы он ни выдавливал ИЗ себя — эта штука прочими коллегами по бытию и чтению будет рассматриваться ТОЛЬКО — ONLY !!! как интерпретация. Потому что, в ИЗвестном смысле, и писательская развернуто-завернутая метафора являет собой ту же интерпретацию, хотя порой и в обратную сторону (ну, или навыворот).

Модель может быть контрастно прорисована оранжевой гуашью: писатель и критик как два проявления одного и того же магнитного поля воздействуют на тело литературного объекта. При этом один раздувает это тело до состояния красной мягкой лампы (светоча, средоточия, шоколадки «Финиш»), а другой сжимает его до положения бледного лилипута (библиофакта, светильника, климакса Якова). Ученые по-прежнему ехидно улыбаются, не забывая строить планы на уик-энд с крепкозадой ассистентшей-бабуином.

О, жизнь звезд! Гремучие Плеяды! О, Аполло, схвативший приапизм!!!

Приходит гелиевая муза. Приносит мысль: писать литературу честнее, заниматься критикой интереснее. Публика, покрывая пол амфитеатра шелухой и целлулоидом, следит за эротическими танцами т.н. «героев» и «дураков». Простите, я хотел сказать — «дураков» и «героев».

Интересно стало писателю имитировать работу друга-критика, разумеется, в процессе лит.творчества, в замысле хитрой мистификации читателя (хотя, многих сразу же заносит в сторону литературоведения, культ.анализа и историиискусств). Интересно стало критику имитировать работу приятеля-писателя, разумеется, не скатываясь в набившее метровую оскомину твердое «худло» (тут уж просвещенного спеца может занести куда угодно).

А раз им одинаково интересно (скучающие зануды и эсхатологические копрофаги пусть текут на склады удобрений), значит — по высказанному выше предположению музы они обеими сторонами тяготеют в сторону критики. И чем это честнее будет ими демонстрироваться, тем ближе оба лагеря вальсирующих в амфитеатре придвинутся к лону литературы (согласно той же музиной мысли). Разве не так?

Может и не так. Допустим я, лично я, в этом не совершенно убежден. Просто хочу показать теоретическую возможность такого взгляда.

А вот и ключевое слово! ВОЗМОЖНОСТЬ. ВЕРОЯТНОСТЬ. Пускай опять выныривает образ ученого-социопата.

Писатель работает только с вероятностью, даже, когда пытается досконально правдоподобно выписать свою автобио (именитые столпы говорят, что сделать это максимально честно невозможно — маловероятно). Критик, даже создающий липового писателя с липовыми произведениями, так сказать, идущий «впереди писателя» и держащий его книгу меж своих ляжек — именно в силу этих причин тоже вынужден работать только с вероятностями. Это хорошо растерто в «Квантовой психологии» Р.А.Уилсона. Глупо, в самом деле, громко говорить о какой-то Единственно верной Конечной истине, особенно во время, подобное нашему нынешнему. КАLИ может неправильно понять. Потому что — вглядитесь, зоркие! — вокруг нас Земная Мясорубка. Но куда этот фарш, сколько его еще и почем — на этот счет могут быть в лучшем случае предположения в форме выказывания различных ощущений вероятности.

Боже упаси, никто не призывает к тотал-агностицизму (хотя, почему бы и нет?)! Давайте играть дальше. Кто же знает наперед? Того здесь нет.

Там солнце погасло, а где-то у кого-то — тынц! — новое зажглось. Понимаете?

Конечно, амбиции многим сильно портят кровь. Как говорится, позорная проблема первой чакры. Но — преодолимо. Факт.

А то, если и дальше — кто громче пернет, кто выше вздернет, кто дальше плюнет, больнее клюнет — то на хрен и литературу всю, и эти искусствы с культурами.

Давай бороться с темным естеством, ты, популярный Тяни-Толк(ай!), попавший в плен Сети! Тпр-р-р-Н-н-о-о!!!

ИZбранное

Авторы

Сборники