ТЕРМИНАТОР

Терминатор — это граница света и тьмы на поверхности чего-либо, но ничто так не раздражает жестокосердного дебила, как беспорядок, не укладывающийся в рамки, словно наискосок мучительно стягиваемый спозаранку, когда так хочется спать в постели под пение комаров, не снятый перед сном носок: структура, корпия, бинты, ткань промокает, пространство, быстрее, мы её теряем. Время пришло за нами, как нехорошая погода, ведь свет и тьма — одно и то же, отчего же так трудно видеть, как они меняются местами?

С ума сойти. Наверх его подняться, спуститься, посмотреть по сторонам: как тускло всё. Какие-то листья, корабль Пьяный носится по листьям, потом надоело — надо же остановиться. Космонавты устали. Неполадки. Карты схемы… Потом опять карты. На юге ждут, на севере — некуда пойти. Остановиться. Налево — песнь заводит. В сужаемом пространстве со Временем останешься один, чтоб из под крышки суповой кастрюли обозревать свой свод земной, небесный. Тьфу! Надоело. Надо: спать, утонуть, уснуть в кастрюле и, как Дюймовочка, оттуда править миром. Я носок с левой ноги надела… Задёргалось веко в предчувствии дела, мир выходит из строя, рушится станция «Мiръ», неполадки…. Дисгармония уже ощущается но, увы, — не тоска, не скука, и как дождаться, если не прибрано всё в датском королевстве?

Задёргалось веко в ожидании века. Ай-яй-яй, тяжела ты, сила привычки не отпускать от себя человека, данная свыше держать его за яички, а вот как повеет от крышки паром, и обосрёшься, молодой, зелёный, скажи-ка, мама, с неопытности, из-за страха или
по жопе меня в детстве мало били
недаром

19 июля 1997 года

* * *

Здравствуйте. Ворохаясь (уд. на а, это тут Лейбов заказывал, чтоб больше было ставрoпольского акценту, невдомёк тартускому книжному червяку, что душа его уже горит за это в аду) новенькими, источающими дёготь боками, неистребимый ОbsЁrver продолжает свой крестный путь к вершинам славы и уважения.

Я хотел было пустить соплю и, размазывая кепкой неискренние жиганские слёзы, поведать вам, почему вышепроцитированный отрывок помечен датой такого-то июля 97-го года, но не к месту вспомнил о Лейбове и сразу развеселился, точней сказать, вывалился из подобающего контекста.

М-да. Видные аналитики уже ставят нас в один ряд с Дмитрием Кузьминым и журналом «Знамя»!.. Это обязывает, товарищи. Выше крепить языковую реальность на сельсовет! Это наше прямое продвиженье к успеху сокрыто там.

В смысле, читая вчера в гостевой азополагающий спич многоуважаемой Шляпы, задумался я наконец о смысле основоположенных Ромычем слов «языковая реальность». В применении к нам. То есть к себе, потому что за нас меня не просили. Задумался и решил, что — вот. В смысле, какое. Привычное!..

Блядь, в жопу всё. Как обычно: хотел о высоком, о «Мире», а получилось «себе, любимому». Словом, «языковая реальность» значит, что она соткана из кажущегося безобидным, но сильно давящего на мозги речевого поведения. Представим себе актёра, который на протяжении года, двух играет одну роль. Не Гамлета, а в сериале, блядь. Кем он будет на выходе? Ну да, Мейсоном или Милагрес.

Слава Богу. Ничего тут умного нет, как сперва показалось мне. Всё это уже Сергеем Михалковым описано — в басне про льва, которому сказали, что он осёл. (Долго вертелся, подозрительно зыркал в пепельницу, пока наконец не понял, что это сковородка готова принять на себя унылый янтарь яиц. Кажется, я хочу колбасы, но её, кажется, нету.)

Актёры расточают психическую энергию, а писатели (в расширительном смысле, хер с ним) — душевную. Если считать, что Сайки — это дыхание, а Душа — идол. Помните, у египтян и эллинов было много разных сортов души. Писатель занят тем, что сперва пишет на себе слово «осёл», а потом просто кричит «иа». Тратит имидж. Парадокс (или трагедия, смотря, с какой встать ноги) в том, что тот, кто этого не делает — неинтересен.

Щас постараюсь хотя бы в девятку: языковая реальность — это механизм уничтоженья цензуры. Той, что между сознанием и бессознательным. Мы перекачиваем воздух из «Оно» в «Сверх-Я» и обратно. Нещастное промежуточное «Я» при этом — не больше чем дырка. Бля, про это Андрей Белый писал. Или Бродский?

Реальность — это бедный родственник между смертью и тождественным ей сном. Кальдерон? Или Олег Даль на корабле пел? Нет, он только рот раскрывал, а пел — я не помню. В общем, Венедикт Ерофеев. Постмодернизм, пидорас, замучил.

Нещастное промежуточное «Я» — больше, чем дырка, оно — сфинктер, который сжимается и болит. Иногда стыдливому, мямлящему, не обижающему мух и мнительно перезванивающему по пять раз мне хуёво бывает быть «гитлеровским фашизмом» (Дима Быков). Пардон за бывает быть, но мне через полчаса на работу ехать, а как положено — сразу не вспомнил. И хоть «эти люди» (ну, которые «зачем эти люди так близко» — Дима, Аделаида, там) прекрасно знают про гиперсублимацию, они играют по тем же правилам и начинают «верить», что я — фашизм, а не хороший.

Речь, повторяю, о Деле и Диме, а не о Борисе Николаевиче и Дмитрии Львовиче. Потому что вчера зачитал «Ленту» и увидел, как Деля цитирует (в контексте своего рафинированного мировидения и письма) мои вульгарные матюки про Быкова из какой-то аморфной и матюкливой статьи, хотя тематичнее и недавнее их были аналогичные матюки из взвешенной и хорошей. Вечером пожаловался Вике, а она говорит «сам виноват». В Бога хуй верит, но в быту — жуткая католичка.

Н-да. Напишешь тут, когда сзади сковородка, сбоку магнитофон орёт, а впереди — на работу ехать!.. Ладно, хер с ним. Вдохновение расплескал.

Интересно, ёбнуло уже папуасов?.. Я телевиденье не смотрю… Вышеприведённая цитата про “Мир” написалась хуёвого дня, когда пьяный доктор сказал (конечно, будучи трезв), что маме осталось жить полтора месяца, и что об этом не нужно знать ни ей, ни отцу, ни американцам. И я, обдумывая дальнейшие стратегии смысла жизни, как фольклорная негритянка — бамбуку, жаловался компьютеру.

Вот и вся разгадка для экзегетов.

Вялые варианты

Авторы

Сборники