Настольгия

Часть 1

Круто, клево. Моя телка меня бросила. Я сижу на стуле и болтаю ногами.

У меня банка кофе и полблока сигарет «Донской табак», потому что сигареты я купил на рынке — целый блок, просто половину уже схуячил, а кофе оставила телка — круто! У моей телки было до хуя бабок. Она ушла, а кофе не взяла, клево.

Поэтому сейчас поставлю чайник и вытащу новую пачку.

А еще я уволился с работы. Эти бараны звонят теперь целый день и просят прощения. А я не не буду не увольняться, потому что, во-первых, коммунистам — хуй, а во-вторых, работать я не люблю. У меня есть две штуки рублей, я жрал сегодня майонез с хлебом — четыре куска. Если жрать в день по четыре куска, двух штук хватит. Пошли в жопу!

Абажаю курить. Телка говорит, заебалась с тобой, козлом. И ушла! Клево. Хочешь — дрочи, хочешь — кури где хочешь. Хочешь — сиди до усрачки за компьютером. Я перечитал рассказ Курицына про MTV и долго ржал. Настроение хорошее сделалось у меня. Сейчас буду писать рецензию.

Рецензия на Б. Акунина, которого я не читал. Я всегда пишу рецензии на писателей, которых не читал, потому что это круто. Клара (дура и сука) говорит: «Пирогов — талантливый, но ленивый. Он никогда не читает ничего, кроме предисловий. И поэтому из него не выйдет настоящего ученого». Га-га-га. Вот дура. Из меня не выйдет ученого! Хуй тебе. А не ученый.

Я-то работал в Университете, где жыды. А теперь сижу дома, на стуле. Где майонез. Курю и пишу рецензию. А жыды завтра попрутся работать. Круто я их уделал! В рот и жопу! Родина и жратва.

Часть 2

Ф-фух. Сейчас расскажу. Эта хуйня приключилась, когда я учился. Я по уму никогда не учился, потому что школу прогуливал, а в институте уже случилась эта хуйня. Но типа так называется, раз был студентом. Так вот, шел в библиотеку, чтобы читать книжки. Я тогда любил читать, даже если не понимал, про что написано. А возле библиотеки растет Тополь. Он и сейчас там. Такой большой.

Наверное, я курил сигарету, и было жалко бросать, потому что остановился у входа и стоял, как мудак, и смотрел на тополь, а не сразу вошел. А тополь был толстый, у него, знаете, такая кора, и по ней бегают муравьи. Я простоял, как мудак, часа два. И тупо смотрел на муравьев, а в башке была Пустота. Мне стало так хорошо от нее, что я повернулся и пошел домой, потому что все, что написано в книжках, стало понятно раз и навсегда. Не то что жыдам-ученым.

Дура жырная.

С тех пор я не читаю книжек, потому что все книжки это хуйня. Заранее знаешь, про что в них написано. А если зарнее знаешь, то и читать нехуй. Про это подробно объяснено в другой моей статье. Она умная. Хотите — гляньте.

Но все-таки, хоть я теперь и умный, и все про всех знаю, иногда бывает охота почитать книжечку. И Бакунин для этого очень подходит.

Ведь как было? Сперва про Бакунина рассказал Курицын. Курицын клевый! Но я не поверил ему. Он сказал, что у Бакунина прошлый век, а я старье не люблю. В прошлом веке люди были козлы. Вечно сюсюкали! И не стал читать.

Так уже было один раз, когда все орали, что, вот, Кира Муратова сняла охуительный фильм «Астенический синдром», и что там матерятся. Я люблю материться, но не люблю, когда это делают другие, поэтому подумал, что фильм, наверное, хуйня. И когда его стали показывать мне в телевизор, сел чисто на пять минут, типа убедиться, что прав.

И просидел два часа, как мудак. Так плакал…

Та же херня с Бакуниным. Я слегка зачитал его в Интернете. Эти суки на сайте журнала «Новая юность» напечатали несколько страничек. А дальше, мол, читайте на бумажке за деньги. Козлы!

Еще почитал у Курицына на нео-москве, типа «Сказки для идиотов». Ну и еще по мелочи. А так, чтобы очень — нет.

Но — понравилось!!! Я даже был злой, что не дали мне дочитать. Не переться же покупать у Захарова или «Новую юность» — деньги на майонез мне нужны, пусть засунут свой журнал в жопу. Я и так рецензию напишу. Она будет хорошая, Ромыч ВК и Слава Курицын расплачутся и заплатят мне бабки.

И тогда я, может, узнаю, чем там закончилось с этим китайцем. Или японцем — одна пизда.

Часть 3

Ведь как устроена Критика?

Есть три вида. Первый — ругать. Второй — хвалить. Третий — пересказывать близко к тексту. Я глянул рецензии, которые валяются здесь, и лишний раз убедился: Курицын хвалит, Арбитман ругает, а пересказывают какие-то телки. Наверное, клевые и крутые. А, может, дуры.

По уму врубается только Курицын. Потому что Критик должен всегда хвалить. Я объясню, почему. Но сперва надо сказать, что таких писателей, как Бакунин, желательно бы поменьше. Про него нечего объяснять. Можно сдохнуть от голода, потому что если человек пишет хорошо, и всем это без тебя понятно, и ругать, кроме как за жыдов, его не за что, значит нечего объяснять читателю, и критики не нужны.

Это ужасно.

Литра делится на хорошо написанную и на которую хорошо читать. Хорошо написанную литру читать западло — всякие Прусты, Джойсы, кто их читает? Одни мудаки. Да еще Критики, которые за зарплату объясняют мудакам, как и отчего надо тащиться. «Взгляните, друзья, на вот эту вот запятую! Это охуенный постмодернизм!» Типа того.

Про Бакунина тоже сперва загавкали, что он постмодернизм, но это было, конечно, глупо. Не знаю, как за границей, а у нас «постмодернизм» — литература мудацкая. Простой человек ее не любит. Он читает не как, а что, и запятые ему не уперлись. Бакунин уже потому не постмодернизм, что его не за как читают. Критики это быстро догнали и по обычняку рассчитались на первый-второй-третий.

Третий — это тот, кто прогнал вообще. Пересказывать содержание — это ж ебнуться, как не уважать себя надо! Тем более, если содержание клевое, понятное и крутое.

Второй — это типа кто опоздал. Все уже тащатся от Бакунина, а я не успел первым прогавкать «тащитесь от Бакунина!» и обиделся. И напишу, что он козел, потому что… Тут надо бы придумать, почему. Например, потому, что не отстаивает идеи гнилого либерализма.

Арбитман, наверное, крутой, мне боязно его ругать, но я удивляюсь: где он, а где в Киеве дядька? Если тебе нужны идеи — иди работать политобозревателем в Независимую газетку.

Поэтому первые — это Кур, как я уже сказал. Кур продвинутый Критик. Он врубается в фишку: писатели всех нас кормят, особенно те, которые в моде, которые «информационный повод». Что ни гавкни про такого писателя — сразу напечатают и дадут бабки. А потому надо выращивать модных писателей. Надо хвалить: пусть входят в моду. Пусть лохи покупают книжки, издательства проплачивают газетам рекламу, газеты башляют нам, а мы будем ее — рекламу — писать, потому что мы мудаки и делать больше ни хера не умеем.

Часть 4

Тут некоторые экзальтированные коллеги, наверное, завоют, что я козел. Это не так, потому что я такой же, как и они. Духовный. До хера думаю и страдаю. И телка меня бросила. И денег нет ни хуя. И охота пить из колодца, да только ведь он — пыхти не пыхти — пересох давно, и кроме собственной слюны напиться оттуда нечем.

Будем честными, как завещал Солженицын. Нет, в жопу его. Будем лучше Стоиками. Будем делать из окружающего говна конфетку.

Которая заключается в том, что с точки зрения рецептивной эстетики Изера (а Клара дура и сука), и еще с точек зрения философской поэтики Бахтина и Лотмановского постструктурализма художественное событие (оно же текст) представляет собой триаду «Читатель — Текст — Автор».

Реципиент, продуцент и текст между ними. (Это уже с точки зрения Бубера — «между»). Все трое норовят участвовать в художественном со-бытии. А поскольку основной вопрос познавательных стратегий — это вопрос легитимации, следует уяснить очень простую штуку: что такое гениальная литра?

Гениальная литра — это такая, в которой до фига смыслов.

А что делает гениальную литру такой гениальной? Автор же был мудак, он сам не знал, что пишет. И даже наоборот — если знал и сумел донести, то такая литра никогда гениальной не станет. Типа так все растер, что читателю уже нечего делать, кроме как зевать и пукать.

И текст мудак — количество слов в нем ограниченно, количество коннотаций этих слов огромно, но тоже конечно. А бесконечно только потенциальное число читателей, которые в силу своей тупости и в силу коммуникативного зазора между знаком первой и означающим второй системы (это по Барту? дались мне эти козлы!) всегда будут понимать текст по-разному.

«Хорошие чувства делают плохое искусство». А с точки зрения плохих чувств так: является какой-нибудь средний нормальный писатель, типа Пелевина. Людям надо заработать на нем денег, и они орут: «Гений явился»! Народ начинает читать гения, гений делается со-бытием и распадается на Триаду. Теперь выходит, что сколь бы средним денотатом Виктор Олегыч не был, означаемое у него — оххуйно. Тысяча человек написала про него миллион умных слов, подумала миллион мыслей, а это не хуй соси.

Большая Рецензия на Бориса Акунина

Значит, важно не то, что ты реально гавкнешь, а то, что ты реально этим лаем спровоцируешь. Остается вопрос, кто спровоцировал: Виктор Олегыч или Вагриус? — деньги-то у него. На примере Бакунина становится ясно, кто. Захаров — было так себе издательство, а Бакунин его, глядишь, сделает. Да и где бы Вагриус со своими книжками про балерин был, когда бы не Наш Олегыч?

В жопе, разумеется, как и все в этом непростом мире!

В силу вышеизложенного посвящаю свои глубокие мысли Борису Акунину, пусть это будет типа как про него статья.

Не жалко.

Вялые варианты

Авторы

Сборники