Санькина жертва

В тот вечер Астарот принес богам жертву, изловив на закате копошащуюся в огороде старуху и порешив ее консервным ножом. Обнаружил себя на крыше, в сгущающейся тени лифтовой будки, сидящим и пытающимся понять.

Вам, конечно, знакомо это ощущение, когда, хорошенечко покурив анаши, идешь, допустим, по улице и строго разъясняешь себе: это вот ноги, а это — асфальт, и я по нему иду. А это голова кружится.

Так вот и он, окидывая проницательным взглядом все окружающие предметы, вспоминал их названия, даже тех, которых было не надо. Надо было пиловочным полотном, а то подрал себе руку. Приплёлся усталый, на ходу снимая кровавые шорты, рухнул на раскладушку, но там уже спал пьяный и, разумеется, обблеваный Жека Скляров. Подскочил, заботливо отёр любимое лицо друга и побрёл, зевая, на кухню, где застыл в изумлении, долго и тщетно созерцая стоящего на кухонном столе предателя Малахова с бильярдным кием, воткнутым почему-то в Ольгину попу. Потом, присмотревшись, ближе к утру понял, что это не кий, а хуй — вот какие у людей мерзейшие и малоинтеллигентные хуи бывают!.. Брезгливо передёрнул плечами и пошёл спать в ванную.

Та старушка сильно сопротивлялась, звала на помощь Зюганова. Но злобный рот только ощерился выбитыми зубами, на место которых были вставлены искусно выточенные кусочки из полотна двуручной пилы. Бабка, видя такое дело, поняла, что молитвами горю не поможешь, и решила хуй вздрочнуть супостату, может, это его отвлекёт (а там поспеет милиция), но с леденящим нутро ужасом почуяла пустоту на месте откусаного Жекой Скляровым хуя! И стало понятно глупой, что не человек пришёл по её душу в этот закатный час, а сам страшный Астарта, про которого в детстве ей рассказывал дедушка, когда на праздник Хеллоуин сидели в подвале и было совсем темно и страшно, и соседский мальчик Егорка сувал ей под юбку палец, такой большой, что сперва думала, это палец дедушки и смущённо смеялась, но оказалось, это был хуй, а у дедушки хуй был мягкий, потому что их фамилия была Мягких. О как благодарно, задрав оскаленную морду к чернеющему над лифтовой будкой небу, взвыл Асторот, когда извлек из вонючих бабкиных юбок шешнадцать рублей и паспорт!..

Спустившись во двор, встретил бегущего по делам оборотня Гену Ткаченко. Обнюхали друг другу залупы и вежливо по очереди обоссали угол дома. Потом Гена затрусил в тень двора, а Астарот двинул на отдых. Устало прислонившись к стене лифта, ощущал, как врастает под кожу жёсткий ворс и выпрямляются когти. А дома ждал приятный сюрприз: Жека уже нашёл припрятанную в стиральной машине бутылку монастырской избы, сам выпил и немедленно выблевал пополам с проглоченной ранее килькой. Пришлось вытирать ему лицо — килька забилась в ноздри, и идти спать в ванну. Сперва хотел постелить на кухне журналы, но там Ольга затеялась с пирогами, — утром удивлённо вертел носом, ожидая их углядеть.

Но вместо пирогов углядел только Малахова, как он учит Жеку стоять уголком. Им обоим помогала додельная Олька. Он не стал разбираться, что там к чему и чей кий — Малахова или Жекин неторопливо всунут Иокасте в пышную попу. Неожиданно показалось, что это хуй самого Мягкиха, но не того, а другого, который психиатр и ездит на велосипеде. Тряхнул головой, отгоняя видение, презрительно пожал плечами и пошёл на работу в музей изобразительного искусства, где уже давно толстая и грубая, но с нежной душой и ещё больше нежным телом директорша Зоя Алексанна поглядывала на него с нетерпением и при этом надевала чуть более чем положено прозрачные комбидрессы и чуть более чем нужно закидывала ногу на ногу, а ещё угощала Сашу сигаретами салем и не выгоняла с работы. Саша сигареты курил, а больше ни-ни.

Придётся всё-таки выгнать, скажете вы? Как бы не так, она женщина не такая, такие не засиделись бы в этом кабинете, спросите хоть Перепелицына, и едва Саша залез ложкой в сахарницу, собираясь испить кофе как, из селектора раздалось отрывистое: «Колбасников, ко мне с отчётом».

Кто не знает этого властного начальственного окрика, после которого, говорят, секретарши со слезами крестят фотографии мужей и детишек, а что поделать — такова служебная жизнь, спросите хоть у Рerepelitsiny…

Когда горделиво, с идиотской жизнерадостностью улыбаясь, Саша влетел в кабинет шефини, та сидела за столом с непроницаемым видом, но едва он разинул рот для дежурной прибаутки, уронила под стол ручку и требовательно взглянула на Сашу. Тот, неловко виляя задом, полез под стол и потянулся к ручке, но обутая в босоножку ле-монти начальственная нога неожиданно придвинула искомый предмет к себе. Саша углубился в подстольное пространство и был вынужден углубляться, пока не упёрся головой в чудесно пахнущие заросли между широко расставленных ног Зои Алексанны — под столом на ней ничего не было!..

Пока Саша тупо глядел в эти заросли с расстояния два сантиметра и думал, как же это он угодил в такую неловкую ситуацию, она сдвинула пухлые свои белые ножки, так что голова Саши оказалась зажата между ними и покраснела, а обладательница ножек захохотала с облегчением и радостью, откинувшись на спинку стула, отчего та немедленно с треском отломилась.

Хорошо было бы ползать по ковру, оба голые, она толстая, он худой, к спинам прилипли окурки, молочно белые сиськи с голубыми прожилками выбились из под лифчика, из разгорячонного лона льётся кислая житкость, из стиснутых зубов доносятся звериные рыки, но, увы, не удалось мечтам сбыться, ибо расстегивая торопливой рукой застёшки комбидреса, а другой захватив Сашину промежность, тык-тык — потыкалась Зоя Александровна, белая от страсти, пиздою свалив со стола дырокол, но замешкалась, а потом вдруг смутилась и зделалась белая от страха: хуя-то нету!

Вместо этого была какая-то резиновая трубка оранжевого цвета — такая, как вставляют несчастным в зад, когда их мучают газы, при этом опуская второй конец в таз с водой, а к ней была приделана груша и вентиль с манометром. Торопливо все это было выдрано рукой у Саши сильной полной и на место вставлена толстая авторучка со снятым колпачком и потому острая, как перо, и брызжущая в промежность чернилами. Саша закряхтел, застонал, зажмуривая глаза, открывая зловонный рот и запрокидывая тупую голову. Несомненные эти признаки страсти были восприняты Белой с благодарностью: она пуще поддала задом и оба начали сползать с мокрого и скользкого кресла на усыпанный крошками и пахнущий ногами палас. Хотя Саша кричал всего-навсего потому, что почувствовал, как толкнутый пухлым коленом ящик стола прищемил ему пупочную грыжу, жировик и быцепсы на обеих руках.

Оказавшись под столом, женщина ловким приемом перевернула любимого под себя и запрыгала, гулко ударяясь растрепавшейся головой снизу об столешницу, так что начали подпрыгивать графин и пишущая машинка. Астарот, поняв, что умирает, стал смешно звать на помощь. «Господи, какая неудачная неделя…» — подумалось ему, когда пресс-папье, сбитое со стола потной и со складками жира спиной Зои Александровны унесло его в спасительную страну забвения.

А женщина аж зашлась в экстазе, ощутив запах Сашиных пуков, впрочем, это были не пуки, а просто он жопу вытирал плохо, но всё равно она туда носом уткнулась и благодарно заплакала: иногда так хочется побыть слабой, плывущей в неизвестные дали корягой — в мутной воде цвета песочного шёлка, где торчит предательским концом из волн острая проволока и плещет хвостом речная гадюка.

Жека с Малаховым на полубаке пьют водку, кто-то неспешно упал за борт, несколько резвых чаек вспорхнули с мачты, суровый боцман гремит якорной цепью, видно, как на мостике пыхает трубка, в сгущающихся сумерках страна готовится встретить новый день, ведь все мы одна команда.

Вялые варианты

Авторы

Сборники