К cлову о деконструкции

• Читать про постмодернизм
• Перейти к деконструкции

Интродукция

Сегодня мой работодатель дал мне немножко денег. Это позволило слегка расплатиться с провайдером (но не очень сильно, конечно) и купить банку дешёвого кофе «Montego» с цикорием и карамелью. В моём возрасте — самый подходящий способ не спать ночью.

Оказалось, вот какие дискуссии происходят в гостевых книгах Тенёт:

* * *

Миша, объясни, пожалуйста, что такое деконструкция? Точнее, не надо объяснять, дай лучше определение. Это то же, что «обосрать»?

* * *

Деконструкция есть прием анализа текста, основанный на замене контекста с конвенционального на относящийся к обстоятельствам написания, с тем, чтобы проинтерпретировать текст как утверждение об этом контексте. По сути это развитие фрейдистского метода диагностики посредством анализа опечаток. Текст понимается как некая рябь, или же оговорка на теле амбиентного контекста, нечто с одной стороны инцидентальное, с другой стороны контекстообразующее. Затем, исходя из этой «оговорки», делается заключение о контексте.

* * *

Единственное, что хотелось бы добавить к монолитному определению, содержащемуся в Мишином посте, так это следующее. Деконструкция вообще не имеет целью нанесение какого-то «ущерба» тексту, никакое разрушение структуры ею не подразумевается. Подразумевается же то, что написал Миша (только другими словами и более общо) — обнаружение «старой» структуры (в Мишином посте названной «конвенциональным контекстом»). При этом, как уже было сказано, цель сугубо позитивная.

* * *

Мне представляется, что если верно то, что утверждается в Вашей статье, то не только невозможно становится априори утверждать что-либо о контексте «относящемся к обстоятельствам написания» — это бы полбеды. Хуже то, что обратная задача (вычисление контекста написания по тексту) становится бессмысленной, поскольку решение приведет в некую точку авторско-временного пространства, а автора нет, он растворился. И когда текст написан, тоже неважно.
Я вовсе не указываю кому-то на непоследовательность, упаси Бог, просто говорю, что эти две концепции дают вот такую забавную нестыковку.
И прекрасно осознаю, что поскольку я незнаком с первоисточниками, а вынужден полагаться на краткие цитаты, то, возможно, и проблемы-то никакой нет, или она давно решена.

Как почётный святой (нашего королевства) я не могу не вступиться за Истину в этом вопросе.

Постмодернизм

В обиходе большинства нормальных людей слово «деконструкция» сравнительно новое. Как всё новое его следует рассматривать «на фоне контекста» (по рецепту Дмитрия Кузьмина). Самый подходящий контекст для Д. (так мы сэкономим много кофе «Montego») — это П. (остмодернизм).

Он, говорят, уже закончился, но это не мешает нам в него не врубаться. Курицын умыл руки, придётся мне. Постараюсь быстро, но больно и неаккуратно.

Итак, П. — понятие внеисторическое. Оно из области динамики культуры — науки о том, что все «идеальные образы» этой самой культуры строятся в две шеренги. В «левополушарную» и «правополушарную». В первой шеренге стоят Классика, Реформация, Просвещение, Реализм. Во второй — Готика, Барокко, Романтизм, Модернизм.

С точки зрения «формационной» теории, которую мы учили в школе и институте, солдаты должны стоять так: Античность — «классическое» Средневековье — Возрождение — Классицизм — Романтизм — Реализм — Модернизм.

С точки зрения теории «локальных цивилизаций» солдаты вообще никак не должны стоять, потому что их дело — мыть полы и выносить говно на альтернативной службе.

С точки зрения динамики культуры Истории, во-первых, не существует, потому что она сводится к рассказам о самой себе. Солдаты, во-вторых, стоят именно в две шеренги, а дистанцию между задницей солдата первой шеренги и хуем солдата второй шеренги образует всякая промежуточная мелочь типа маньеризма, рококо, сентиментализма, натурализма, импрессионизма и т. п.

Надеюсь, вы это себе представили.

Смена доминант, таким образом, происходит по принципу маятника: каждая эпоха отрицает опыт своей надоевшей и усталой предшественницы, но в поисках «нового» обращается к хорошо забытому опыту пред-предшественницы.

Механизм отрицания именуется «авангардной реакцией» (с корабля современности).

Механизм компенсации отрицания именуется постмодерной реакцией, оно же постмодерн, оно же (в социальном аспекте) П.

П. наступает когда modernity уже не хочет, а авангард ещё не может.

Как видим, у каждой эпохи свой П.

Ну например. Античный человек жил в условиях жестокой конкуренции с идеей бессмертия, которая описывалась понятием Рока. Будучи теоретическим пессимистом (боги всё равно сделают как хотят), на практике он придерживался оптимистической стратегии: «Барахтайся, лягушка, — станешь, как Геракл, бессмертной». Практическое бессмертие отождествлялось со славой: если сжечь храм Артемиды в Эфесе, твоё имя переживёт века. Чтобы каждый получил право на свои пять минут вечной славы, греки создали специальные институции: публичную политику, профессиональный спорт, педерастию и так далее.

По сути, стремление к славе было формой стремления к счастью. И греки ничем бы не отличались от вонючих америкашек с их убогой «стратегией успеха», если бы не подсознательный пессимизм: с одной стороны, герою, чтобы заполучить славу, нужно общество, а с другой — никакого общества-то и нет: герой на сцене один, всё остальное — Хор, хуйня, хватум.

Отрефлексировал и оформил этот дуализм Эпикур, провозгласив, что наилучшим способом достижения счастья является отказ от него. Осознав принципиальную неудовлетворимость желаний, удовлетворяешь их оптом, как Голубой де Домье-Смит или как ацтекский зэк из рассказа «Письмена Бога».

Таким образом, Эпикур подвёл единственно возможную философскую базу под античный принцип лягушки: «делай что положено, и будь что будет». Ещё точнее: «барахтайся без надежды». То же самое, что «пребывай в Дхарме». Неточный русский перевод — «ебись всё колом». Дословный: «сохраняй спокойствие».

Однако превращение стихийной жизненной стратегии в идеологию (именно это сделал Эпикур с античным биологическим эвдемонизмом) есть признак её обветшания. Пора менять курс.

И вот на пороге Христианства Античный мир переживает момент бифуркации. С одной стороны эллинистический и имперский эклектизм (из разных Митр, Изид, Аттисов-Дионисов, Осирисов-Сераписов и пр. складывается христианский культ и соответственно противоположная жизненная стратегия: эвдемонизм эсхатологический). Это — авангардная реакция. С другой стороны — гедонизм, реализующийся на всех уровнях — от бытового (много жрать лёжа) до экономического…

В смысле, Рим ведь сгубила вошь, потому что жёны сенаторов хотели шёлковых одежд, а шёлк был дорог, казна требовала войн за сырьевые и налогооблагаемые базы, Империя ширилась, начинал действовать закон, согласно которому развитие коммуникаций между центром и регионами должно опережать экономическое развитие регионов, но регионы, получившие цивилизованные способы хозяйства, развивались быстрее коммуникаций: трёхслойные дренажированные дороги из жёлтого кирпича были хороши, но к ним не хватало факсов и компьютеров. Империя лопнула по швам, швами оказались пресловутые дороги из кирпича: автохтоны разобрали их на стены для своих Средневековых замков и монастырей. Горизонтальное экстраверсивное пространство Романики сменилось вертикальным интроверсивным пространством Готики, эпоха сменилась.

Но в начале была вошь.

То есть гедонизм обеспечивал «материальную базу» Христианству. Он работал на тот же исторический результат, что и эклектика, хотя внешне, идеологически ей противостоял.

А гедонизм — это выродившийся Эпикур. Вот он-то и был компенсирующим фактором авангардной реакции, то есть постмодерной реакцией. Без него авангардная эклектика, как всякая Революция (и всякий авангардизм), повисла бы в воздухе.

Пора, наконец, дать определение постмодернизму в этом, стоившем мне двух чашек «Монтеги» контексте.

Помните анекдот про поезд, который не едет? (Я — плохо.) Там, типа, Ленин сказал что-то, Сталин сказал расстрелять машиниста, Хрущев сказал не помню что, Горбачёв сказал кричать «рельсы украли», а Брежнев сказал занавесить все окна и — снаружи раскачивать, раскачивать…

Вот это и есть постмодернизм.

Деконструкция

Теперь, когда мы поняли, что П. — это промежуточное состояние культуры, мечущейся между двух противоположностей, пора сказать парочку слов про Д.

Нынешний П. возник после Модернизма. А в Модернизме были такие «конструктивисты».

Конструктивисты, по идее, должны мыслить и вести себя конструктивно. Но эпоха М., следующая вслед за рациональным «левополушарным» Р., была «правополушарной» — склонной к эпилепсии и волюнтаристским припадкам. Поэтому сидеть на «Стульях» молотка Родченко было очень больно спине и жопе, а на трибуну, сконструированную Эль-Лисицким, Ленина не пустила ревнивая Фанни Каплан.

В типографике конструктивисты не соблюдали полей, поэтому при взгляде на печатный лист казалось, что ты забыл закрыть воду в ванной.

Ясный хер, что деконструкционизм возник после конструктивизма! И поскольку конструктивизм — событие глубоко хуёвое, к деконструкции нельзя не отнестись положительно.

Начинаем определять деконструкционизм.

Художники-модернисты наивно-позитивистски переживали текст, как модель действительности. Не «копию», а модель — денотат здесь предшествует знаку. Это роднило их, например, с классицистами, которые подгоняли действительность под свои «триединства» (лучше всех удалось Робеспьеру — роль триединства сыграло «либертэ-эгалите-фратернитэ»).

Игнорирующая достижения квантовой физики (и принцип Дополнительности, в частности) идея о том, что означаемое предшествует означаемому, на практике сводилась к тому, что под голимое и сплошняковое означающее (дифферАнс, кроме которого ничего нету) следует это самое «означаемое» подогнать. Подогнать денотат под знак, действительность — под представления о ней. При этом подтасовщики считали, что не подгоняют действительность под представление, а наоборот. То есть правильно изображают правильную действительность…

Разрыв знака и денотата начался в соцреализме, когда лозунгом «этот мир нам надо переделать, переделав, можно воспевать» была восстановлена правильная последовательность представления и репрезентации. Утром идея, вечером стулья. Как у Родченко.

Соцреалисты, таким образом, осознали внеположенность субъекта по отношению к тексту. Этот момент — узловой для понимания Д. — упустили из виду участники дискуссии, процитированной вверху страницы.

В соцреализме внеположен по отношению к тексту автор: он не верит тексту. Он знает, что пишет инструкцию по применению не существующей пока действительности, агитку.

Внеположен по отношению к тексту и читатель: на него сознательно воздействуют, он «объект». Объект всегда «внеположен».

Внеположен и исследователь, понимающий, что всё тут пиздёж и обман.

И вот наступил постмодернизм. Пафос пиздежа ушёл, а привычка к внеположенности осталась.

В результате автор начал обнажать приём. Читатель отключил эмоциональное восприятие. Исследователь занялся Деконструкцией.

Этимологически «деконструкция» восходит к Хайдеггеру. Этиологически — тоже. Это второй момент, который упустили дискуссионщики: экзистенциальная природа деконструкционистской стратегии. Нельзя игнорировать тот факт, что постструктурализм весьма не чужд проблем бытия и этики. Впрочем, применительно к наследующим «французскую» линию экзистенциализма Фуко, Барту и Лиотару это ещё вспоминают, а вот в отношении более «немецкого» Деррида — нет. И оттого бедняжка стал жупелом.

К чему это я… А! «Деконструкция есть прием анализа текста», — вот коренная ошибка! Не анализа. Ибо объект-субъект в деконструкции отсутствует. Есть «бытие-в-мире» текста, есть отношение дополнительности: текст изменяется в ходе и в результате взаимодействия с исследователем, а исследователь изменяется в ходе и в результате взаимодействия с текстом. Ну, как градусник меняет температуру от тепла подмышки, а подмышка меняет температуру от холода градусника. В физике этот факт — изменение параметров объекта под воздействием измерения его параметров — азбучный, а вот в туповатом литературоведении надобится целый Деррида…

Далее следует сказать, что поскольку деконструкция является стратегией, а не методом (хотя мы часто по неряшливости называем её «методом деконструкции»), говорить о «деконструкции» отдельно взятого текста вообще нельзя. Деконструкция осуществляется на уровне метафизического дискурса Нового времени. То есть деконструкции подвергается не текст, а отношение к тексту. Это видно хотя бы из того, что в силу действия принципа дополнительности в процессе «деконструкции» исследователь и текст составляют интертекстуальное множество: помимо «собственно текста» и интенции исследователя в это множество входят результаты всех тех «промежуточных» интерпретаций (изменённые состояния измеряемых параметров текста), которые возникают в процессе «деконструкции».

Проще говоря, деконструкция — это философское понятие, а не филологическое. Путаница возникла из-за того, что сама поражённая лингвоцентризмом философия ХХ века была склонна рассматривать факты бытия в их упрощённом «текстовом» аспекте («мир как текст»), и это вылилось в то, что предметом философского разговора зачастую становились собственно художественные (и прочие) тексты. Это, конечно, типа как искусственное дыхание манекену делать, или уколы — варёной свёкле).

Таким образом, определение Д., данное в начале дискуссии, — соблазнительно, но неверно.

И поскольку я пишу эту маляву за один ночной присест и, как следствие, уже охуеваю, пора, конечно же, переходить к бессвязному отрывистому лаю (во, даже стишки от вдохновения сами собой выходят!).

Использованный в ходе дискуссии термин «контекст написания» не имеет смысла. Автора последней цитаты, очевидно, интересовало или то что называется «побудительным мотивом творческой деятельности» или то что называется «прототипическим контекстом». На такое понимание задач деконструкции его натолкнуло неосторожное упоминание Мишей Фрейда. К установлению «реального положения вещей» деконструкция отношения не имеет, для этого есть историко-генетический метод.

…Решение приведет в некую точку авторско-временного пространства, а автора нет, он растворился.

Как только что выяснили, не приведёт, потому что не ведёт. «Точка авторско-временного пространства» — это, видимо, из раннего Бахтина: то, что он называл «точкой смысла». В разные моменты (например, в момент написания и момент прочтения) автор нетождествен себе и соответственно не является продуцентом и реципиентом одного и того же смысла. Эта херня касается не только бедняги-автора, но и читателя, скажем, тоже.

Чтобы понять, где же «растворился» автор, надо призвать на помощь хоть бы и Гераклита: а в реке, в которую нельзя дважды войти. За вычетом социально-значимой патетики, это же писал в «Смерти автора» и Ролан Барт. Только у него автор всего лишь раздваивался (на реального скриптора и его социализированный фантом — собственно автора), а у Бахтина разбесконечнивался — Бахтин же круче…

Последнее.

Что такое деконструкция? Это то же, что «обосрать»?

Как всегда: сначала проблема решается, а потом её делают. Один из многочисленных пафосов деконструкции заключается в репрессии «фаллоцентризма» (мужского метафизического логоцентричного дискурса). А чем, спрашивается, репрессируют фаллос, если не жопой?..

Примечание

Терпеливый Читатель немало позабавился насчёт первой части настоящего глубокомысленного исследования, поэтому оговорюсь: она навеяна профессиональной ненавистью к эстетике, исторически сложившейся пока я типа преподавал её в вузе. Это тема отдельного поучительного рассказа, но если я не лягу спать, меня стошнит.

Вялые варианты

Авторы

Сборники