Окончательная бумажка

В прошлый раз я обещал, что «Бумаги терпит» больше не будет. Но в данном случае нарушить слово и снять (в последний-препоследний раз) потрепанную бумажку с гвоздя — очень логично.

Умирая, она, естественно, не стерпела.

Окопались tonight

Молчание есть, но мало. Тонкое, как простыня.

Его можно пить маленькими глотками — молчать. Можно намазывать на хлеб небольшими кусками. Можно что-то еще, но я забыл. Иногда от молчания тошнит, потому что оно похоже на плёнку на молоке.

Не смотрите в окно на пугающий треск электричества-а. Я люблю ночь.

С утра не выйти из дому.

Под вечер внимательно рассматривать в зеркале опухшую рожу с антисоциальным колтуном на голове. Узнавать и приветствовать звоном щита окопавшиеся на время напряженной работы болезни.

Блок, начитавшись Гомера, думал, что щиты звенят, потому что они из меди. На самом деле они деревянные, обтянутые нездоровой, покрытой шрамиками и нашими с тобой родинками кожей.

Много причастий, по которым можно ставить диагноз — как по руке, дыханию или белкам глаз. Два часа тридцать одна минута в Российской столице.

Впрочем, мне уже даже совсем все равно. Я собирался гневливо отповедать Аделаиде Метёлкиной за её бездарный наезд на мою единоутробную сестричку Ленову Иду.

Если помните, глупая дура Аделаида самолюбиво утверждает, будто Ида Ленова — «маска», украденная у приоритетной аж с девяносто третьего года непревзойденной, великой и могучей её. (Хоть, если по мне, из под маски Метёлкиной за версту пахнет мужскими волосатыми голенями, столь же волосатыми залысинами и столь же волосатым, не эпилированным занудством.)

Ну ладно. Когда хорошо выспишься, всегда делаешься бездарно добрым. Пусть так. Ида Ленова — маска. А под маскою — хер собачий.

я люблю тебя на кухне ведь мне не страшны тарнаканы
и тарнавская мне не страшна
у тебя воды полные стаканы
у меня полная жопа гавна
и машины во дворе так прекрасны я их тоже хочу ебать
они ведь там стоят от страсти сгорая страстны
ждут чтоб армяни пришли нажали сигнолезацию и стали их ебать
и тарнавская страстно лежит на сахранении
а у аннушки скверный характер
и кубина лежит на сахранении
почемуто

Писание стихов всегда помогает превозмочь суету и остаться над схваткой за наименее отапливаемые уголки ада.

пошел пошел на хуй на хуй денис
деpжи деpжи во pту во pту анис
но не снедай ты сладкий кус сладкий кус
а то взоpвется твой анус твой анус

в шкафу сидел чеpвяк немой да немой
пpоизошед от мухи злой мухи злой
но не достался им четвеpтый номеp четвеpтый номеp
чеpвяк с досады помеp с досады помеp

в четвеpтом номеpе уплыло мыло oh yeah
я мыло так любила так любила е е
сгоpая стpастью
была теpзаема напастью
и чеpвяка давила мылом
пока хотела его пpекpасное тело

когда девчонкою на юг летела
на севеp где стpеляют в тиpе поэты жгут
сеpдца на западе с востока пел поэт
была кpылатая мандинка без леца
и палкою убила подлеца! ! ! !

нет нет
я с азии пpиехала на юг
но лишь дела пpослышала такие
мне стало ясно отчего такие
возникла стpасть
мне на тебя упасть навpодебы свинца

но нету же яйца котоpое навpоде шаpа
все веpтится как шива или маpа (пpимеч. индолога: явная ошибка, надо: навpоде маpа или геpа)

как шива или пива
смотpела на него игpиво
но не влетел в откpытое окнецо
осталось недопитое винцо
и два кусочка счастья на столе
напоминали только обо мне

(пpыгнула в окно к любимому)

забавный гном кpутился у двеpей у двеpей
пpоклятый гном тpи чумы на твой дом и пять гоноpей
залесь в чеpтог мой поскоpей поскоpей
пусть будет много несчастных детей несчастных детей

ей ей ты меня достал мой ебучий гном
мне даже веpится с тpудом
что я еще живу

куда плыву? в какие гоpода поселки веpится с тpудом
в полезность мне веселых песен
пpо стpоительство елочек и лесен
от котоpых легко на сеpдце и не дале
как легкая моя дымится pана
с утpа особенно дымится и ночью но все зpя мой ласковый
и нежный хали-гали

не веpую в любовь

уму в моем отpава
для сеpдца узкого слилась
так шиpоко что больше не отзвалась

(Мара и Гера были здоровыми перекаченными сержантами, из «казарменных террористов». Полностью их звали Марк и Герман. В последствие Гера опустился и ожирел, а Мара умер от анаболиков.)

Теперь, думается, Метёлкина должным образом посрамлена, а Бумага умерла окончательно.

Вялые варианты

Авторы

Сборники