Пироги добродушные

Итоги премии имени душевнобольного критика Аполлона Григорьева удручают до черепного мозга костей. Трагический, как гороха поел, Алан Черчесов ещё хоть куда ни шло. Ещё хоть вратарь в «Спартаке» был такой. Плюс он из Владикавказа. И хоть проза его ни на что не годится, он, по крайней мере, человек по-южному скромный и на вид вменяемый. Остальные двое триумвиратов представительствовали Северную и Текущую столицы. Я вам честно скажу, это был тихий ужас.

Вчера, как помните, мы с Митей Ольшанским долго собирались в поход на это главное литсобытие года, угрожающе побряцывая пельменями, которых я, кстати, не ел, а Митя — тот жрал от пуза. Либералы любят, пока тут НТВ вовсю страдает, живот свой либеральный на халяву набить. Пока иракские дети безнихуя прав человека по госпиталям маются.

Я не хотел идти. Но поскольку, если бы не пошёл, меня б оставили дежурить по номеру, сделал вид, что хочу. Это был ужас, кошмар, пытка. Сначала пустоглазые, бессовестные, беспринципные люди долго топтались и лыбились на специально отведённом для «общения» пятачке, где классово-усталые официанты разливали шампанское из специальных ящичков, спрятанных под столами. Пустоглазые лакали шампанское и весело щебетали. «А я вот хожу и думаю, какой бы ещё красивой женщине поцеловать ручку!..» На террасе невыносимо грохотал симфонический оркестр из одного альта и двух скрипок.

Потом вся эта булькающая и икающая масса была посажена на стульчики, которых мне не хватило, так что пришлось с комфортом расположиться на деревянном диване, стоявшем метрах в трехстах от места событий. Из новости, которую все неидиоты (кроме Алексея Слаповского) знали за четыре часа до объявления результатов, была устроена бессмысленная и беспощадная говорильня. Каждый балбес, номинировавший одного из лауреатов, должен был выступить с (по мудрому выражению Натальи Борисовны Ивановой, возглавляющей камарилью) «малой Нобелевской речью», выгодно представляющей выпирающие места аполлониатов-григорианцев.

Самовлюбленного и, как оказалось, донельзя глупого питерского гомика Колю Кононова представлял ихний же питерский критик Никита Елисеев. Я, честно говоря, всегда думал на Никиту, что он человек приличный. К счастью, ошибся. Такой же дурак, как все. Зачитал отрывок из курсовой работы по литературе. После каждого номинатора малую Нобелевку должен был произносить лауреат. Коля наговорил хуйни и прочитал стишочек. Гавнистый, как всё у него: и мысли, и душа, и верёвка.

Потом я, честно говоря, заснул, потому что взгляд на поэзию и лично Веру Павлову доверили излагать Сергею Костырко. Человека более глупого, чем Сергей Костырко, известно, в медицине не существует. Зато он говорил ровно сорок четыре минуты. Потом — Вера. Вихляя задом и рдея от давно заслуженного удовольствия, она загрозилась бросить в зал положенный ей как лауреатке букетик. Будущей невесте, типа, от бывшей. Но — жаба задушила, не бросила. (Это ничо, питерские гусары ещё ж есть! Коля Кононов, охуев от широты натуры и остроты момента, свой потом бросил. Четверых человек насмерть убило.)

Ну, дальше я, как уже было сказано, спал.

После, наконец, объявления Веры (Коля кидает букетик) народ оперативно всосался в банкетный зал — усеивать его куриными костями. Или уж не знаю, чьими там. Надо у Мити спросить. Потому что, преодолевая здоровые блевотные инстинкты, я пересилил только закуски, в процессе которых терпеливо знакомился с жующим эти самые закуски Димой Бавильским. За три минуты, в ходе которых на меня нестерпимо пахло водкой и маринованными грибами, Дима ухитрился наговорить столько глупостей, что я к нему как к мужчине решительно охладел и поехал домой.

Дома у меня красивая жена, хорошие книжки и здоровая пища.

А литературная общественность — занудные и пидорные кретины. Ухожу нахуй с литературы.

Вялые варианты

Авторы

Сборники