Тенета-2000

Вводные замечания

Вообще-то эта статья предназначена для неспешного вдумчивого прочтения с хождением по всем ссылкам. Но если вы просто пробежите ее глазами - тоже ничего. Потому что работа предстоит слишком большая. Статья еще не дописана: я собираюсь писать ее долго, она будет расти и пухнуть, и вряд ли закончится с подведением итогов очередного конкурса "Тенета". Я просто не успею к тому времени обозреть все (а задача именно такая стоит), тем более, что текстов в номинациях становится все больше и больше. Номинаторов много, а я один. И ты, о читатель, тоже один. Мы с тобой товарищи по несчастью, типа.

Еще более вводные замечания

В первом выпуске нежной заботой будут окружены несколько номинированных на Тенета рассказов. Тех, которые запомнились больше всего (потому что остальных я пока не читал).

В мои задачи не входит их "профессиональная оценка" - это дело жюри, которому, кстати, я не завидую. Какие критерии оценки нужны конкурсному рассказу (а читая конкурсный рассказ, трудно отделаться от мысли, что он - конкурсный) - неизвестно. Соответствие требованиям жанра? "Тема-идея"? Выставочная репрезентативность? Мастеровитость письма или его же - письма - непосредственность? Вневременная глубина обращения к архетипическим тайнам души или значимость креативной жестикуляции автора для конкретных перспектив развития литпроцесса?

Шучу. В моей непрофессиональной (хучь я и профессионал, конечно) оценке умностей всяких-таких не будет. Я буду придерживаться автохтонной, сетевой разновидности критического жанра. Той, которая в рулинете называется "отзыв". Это будет большой-пребольшой отзыв, заблудший сюда из гостевых книг.

(Надеюсь помирить себя с Даном Дорфманом.)

"Банька с пауками".
Слепи мою маску

Много шума наделал старик Зиновий Гольдберг рассказом "Банька по-черному". Вот с него и начнем.

Главное достоинство рассказа - простой язык. Что в наши времена редкость. И - признак профессионализма. (Повторяю - признак). Главная интрига - последний абзац со словами про "война извиняет".

Что извиняет война лирическому герою? То, что жил с большой тетенькой, трахал по тетенькиной просьбе тетенькиных подружек, помогал воровать и сбывать краденное, а еще раньше убивал из ружья людей. И не испытывал при этом НИКАКИХ приличествующих подростку эмоций.

Для недосоциализированного, прошу прощения за такое длинное слово, человека, пережившего собственный расстрел и гибель семьи, - притупление эмоциональности - это нормально. Монотонно-повествовательные, недоразвитые ватные фразы, которыми написан рассказ, адекватны состоянию послешокового похуизма, в котором пребывает герой (извиняюсь за два раза "который"), и наводят на мысли о том, что перед нами все-таки не автобиография, а рассказ. Ведь сколько бы ни говорили про "художник всегда изображает себя", достоинство литературы именно в том и состоит, что совсем другого себя.

Логика образа отлична от логики прототипа. Поэтому если между автором и лир-героем отсутствует ощутимый зазор - это значит, что мы имеем дело не с, извиняюсь, творцом. Читая "Баньку", я сперва был уверен, что с ним. Даже уважительно подозревал, что автор - "виртуал", и ему на самом деле не шестьдесят четыре года, а тридцать, допустим, два и живет он не в вонючем Израиле, а в Новосибирске. Но прочитав финальную мораль, - якобы на всякий случай дублирующую, а на самом деле перечеркивающую нехитрый "банькин" message, - я понял, что с Гольдбергом неладно.

Знаете, как неприятно, когда думаешь, что ты в бане один, начинаешь спокойно намыливаться или, скажем, дрочить, а тут из под лавки со стеснительной ухмылкой вылезает настоящий-пренастоящий конкретно-исторический автор!.. Не хочу я его! Мне самому удобнее - и быстрее, и дешевле, и гигиеничнее. Но если ослиные уши "настоящего" тоже просчитаны хитрым мистификатором, то это уже искусство из разряда искусства, и тогда надо бы Приз давать. Но не главный.

Ложка солнца в холодной воде.
"Shake but not stir"

Типа, метафора для яичницы. Точнее, для разбитого в миску яйца.

Рассказ "Седьмое я Василисы Прекраскиной" претендует на то, чтобы быть "качественным продуктом". Немножко пошлости, в меру юмора, в аккурат фантастики и слегка остросюжетности - все соединено в осторожной пропорции. Типа есть такое правило приготовления салата: закрой глаза, надуй щеки, громко пердни, медленно и аккуратно положи в мисочку чуть-чуть чего-нибудь (на середину); встань раком с яйцом - большим птенцом или тремя яйцами, перекинь через жопу, явись стимулом для салатного поведения, спой пестню, - и: о чудо! - можно жрать.

Однако что позволено Пелевину - не позволено остальным. Во-первых, есть правило божьего дара и, извиняюсь, яичницы. Во-вторых, если остальные начнут производить вместо "Литературы" качественный продукт, ценность качественного продукта быстро снизится, а ценность "Литературы" опять повысится, и лично я терпеть это по-новой не собираюсь.

Самое удачное в этом стремном, как выяснилось, рассказе место - цитатирование детектива для Василисы Прекраскиной. Отрывок из книги Моей Мечты!

"Лежа на боку и листая книгу, Анастасия Исаевна и не предполагала, что организм ее медленно, но неуклонно отравляется ядовитым газом, известным в среде криминологов под названием тринитромудилохлорат, сокращенно ТМХ. Откуда ей было знать, что в широкой подземной трубе под самым ее домом двое неизвестных в противогазах проводили диверсию, имевшую своей целью уничтожить ее, трижды Героя России, полковника милиции Анастасию Смоленскую. Неизвестными этими были Альберт Кончалов и Мордат Джанисраков, для кого-то преуспевающие бизнесмены, а для нее отпетые негодяи и злейшие враги, которых она давно пыталась привлечь к уголовной ответственности. Один из них держал баллон со смертоносным газом, а другой направлял ядовитую струю в отверстие канализационного слива. Бандитам было глубоко наплевать, что вместе с Анастасией пострадают и все остальные, ни в чем не повинные жители дома. "Давай, Альберт, давай, раскрути вентиль побольше!" - яростно кричал сквозь противогаз Мордат, в то время как на первых этажах уже вовсю гибли женщины, старики и дети. Анастасия жила на седьмом, поэтому погибать она начала несколько позже. Первыми признаками отравления явились ощущения тошноты и сонливости, потом начались галлюцинации. Анастасии вдруг ясно привиделось, как из раковины, истекая гноем, вылез полуразложившийся Иван Задубайлов по прозвищу Оборотень, - мерзавец, которого она отправила на тот свет из своего "Макара" в перестрелке, случившейся шесть лет назад, будучи в звании капитана. Оборотень скалил клыки, мрачно сверкал пустыми глазницами и протягивал к Анастасии свои грязные руки..."

Вот такой текст хочется читать долго, много, талантливо. А все прочее в рассказе, - халтурный домодел, начисто лишенный яиц, не говоря уже о том, чем можно взять за эти яйца требовательного читателя...

Между собакой и елкой.
Караул устал

Общая болезнь конкурса Тенета - куча "номинаторов", большая часть которых - просто случайный сброд, и каждый кто из сброда норовит "номинировать" то, что ему "понравилось". Тем более досадно, что рассказ "Вася" "понравился" самому Лене Делицыну. Он так прямо и написал: "мне понравился ".

А мне нет. Патовая ситуация для критики.

Ну скажем так, если условно взять "Улицу дохлых наркоманов" Баяна Ширянова за сто, а "Дамбай" Льва Пирогова за Минус Сто, то "Вася" застрянет точно посередине со своим абсолютно надежным политкорректно-среднестатистическим Нулем.

Впрочем, сто для Ширянова - жирно будет. Невесть зачем номинированный эпилог к "Пилотажу" стремится к тому же полюсу надежности, что и "Вася". Прежде чем прочитать "Улицу", я долго читал отзывы и сплетни о ней. Суммарное мнение обсчественности было таким: этот скандальный текст можно оценить либо заоблачно высоко, либо душераздирающе низко. Потому что он тако-о-ой безнравственный! Но так кла-а-асно написан!...

На самом деле безнравственности там не больше, чем в сериале "Богатые тоже плачут", а мастерство сводится к отсутствию слюняво-сердобитных описаний травки и божьих коровок, которыми столь богат нравственный, но не до конца кла-а-асный "Вася".

Очевидно, стихийные сетевые критики плохо учились в школе. Или им там забыли сказать, что художественное произведение не может быть оценено с точки зрения его темы. "Скандальность", ровно как и нравственный катарсис должны обретаться в "плане выражения", а не в "плане содержания" рассказа. Типа я пишу: "извергается вулкан". Вам страшно?

Однако, большинство сетевых ценителей литературы в силу своего экстралитературного происхождения об этих "тонкостях" не подозревает. И простодушно думает, что разговор о литературе должен сводиться к разговору о воображенных читателями псевдореальных контекстов. Ну, типа "эгоист Печорин или хороший?". Тьфу.

Пока рулинетовская тусовка на порядок мягкоголвее просто рулитовской. Я всегда это подозревал, а погулявши по сайтам и послушавши, что болтает в народ гостевых книгах, понял, что до цехового аристократизма, без которого невозможно формирование профессиональных социумов, рулинету еще далеко. Пока у них там только цеховое чванство плюс военная демократия (а где демократия, там всегда тупость).

То ли дело мы, ObsErver, крутые железобетнонные чувки! Главный секрет нашей непобедимости в том, что мы не кичимся "сетературным" братством. Вообще, по-моему, "сетература" - лозунг обиженных. Ну да вернемся к рассказам.

Караул отдохнул.
Партнерство во имя прогресса

"Партнер или 17 последних фантазий" натолкнул меня на неожиданно умную мысль. Вроде бы материал благодатнейший - страдания среднетипического влюбленного мудака. Скучал, увидел девку, решил влюбиться, а она замужем. А он уже влюбился. Дальше - как в "Горе от ума": девка ему русским языком говорит "иди на хуй", а он ни в какую. Не понимает. Архетипическая история про мужскую любовь.

Эту историю можно рассказать тысячью оригинальнейших способов, благо, мало что сравнится по комичности, мерзости, беспомощности и шекспировскому трагизму с мужской любовной истерикой. Да Кафка с Джойсом в гробу от зависти вертятся - хотят этот рассказ писать! И Белов с Распутиным вертятся - тоже хотят. Но наш автор возлагает эту непосильную задачу на среднестатистические плечи самого себя. Обратившись к Архи-типической теме, совершенно игнорирует присущую ей "память жанра". И что получается в результате? Скучные дневниковые записки от третьего лица.

Типа как когда Юрий Бондарев решил назвать свой застойный роман "Игра". То-то смеялись продвинутые по игре снобы! Дескать, есть "Игра в бисер", есть "Игра в классики", а теперь вот просто "Игра".

Как-то плохо вяжется исключительность заявленного содержания с добротной усредненностью формы. А пямятуя, что по Маклюэну форма есть содержание ("the Media is the Message"), автор и вовсе ничего такого исключительного не имел в виду.

"И тут всех поразила неприметная девушка из отдела медтехники, неожиданно выйдя на сцену в смелом купальнике и под жесткий ритм "Скутера" довольно профессионально изобразив акробатический этюд с четырьмя обручами".

Мочить, в общем.

Спешите-де на добро.
Дагерротип нравственности

Рассказ про черно-белых магов "Ошибка" тоже имеет неплохой анамнез. Ночные кошмары (наяву), сны (настоящие), столкновения взаимоисключающих реальностей (но не по принципу амбивалентного мышления, как у Тома Сойера: "Пиратами быть западло, лучше будем разбойниками - и до дому ближе, и в цирк", - а по беспомощному принципу "як здесь и було") потом милая бытовая история про ухаживания героя, читать которую легко и приятно, а потому что понятно, наконец, даже появление экстрасенсов все еще чего-нибудь обещает... Но занудство автора, отсутствие у него чувства юмора (в устрашающих количествах отсутствует!) и явные нелады с синтаксисом (не в смысле неправильности, а просто тяжелый текст, вязкий) сводят все надежды на нет. Безвкусный морализаторский рассказ ни о чем, злодейская трата времени, которого, может, нам отпущено оптом на всех...

К тому же наводит на ненужные мысли.

Без названия

Пока у меня выходит, что все рассказы - сплошной отстой. Но ни хера: за мной, читатель, я покажу тебе кузькину мать, как говорил классик, то бишь, собственно, хороший рассказ. "Меркнут знаки Зодиака" Владимира Костина - вот хороший. Сразу видно, что человек читал Заболоцкого, и не просто, а именно то самое, что и надо. В смысле, кто правильно читал Заболоцкого - уже не мудак. Уже смыслит в литературе. Можно довериться.

Автор, конечно же, читал и Маркеса, и тоже правильно читал, вытащив оттуда главное - тягучую, как сиеста (если я правильно выразился) атмосферу приватно-географических хроник. (Под приватной географичностью следует понимать пространственно-временную привязку того, что иногда называют Душой. Люди, у которых она имеет временную и пространственную прописку, не то чтобы духовнее остальных, они даже не счастливее и не несчастнее их, просто, они мне очень хорошо понятны).

Если же моя мысль до сих пор неясна (а она имеет важное значение), повторю еще раз: речь идет о пресловутом ощущении малой родины. Малая родина с ее букварем и березкой, помноженная на литературный цинизм (который вроде "здоровой усталости" после физических упражнений накапливается от прочитанных книг) дает то, что при минимальном соблюдении законов слогового сингармонизма становится хорошей литературой.

В "Знаках Зодиака" есть то, чего так недоставало предыдущим рассказам, - письмо. Между изнуренным теленовостями обыденным сознанием и тем сообщением, с которым лезет в него настырный автор, ощущается посредник. Ну, письмо бишь. И становится ясно, что этот рассказ - не просто еще несколько бит ненужной тебе, в общем-то, информации, а работа (в том смысле, в каком можно назвать работой онанизм), работа небесполезная, от нее приятно.

Читать должно быть приятно, а не просто интересно, да. А чтобы это было так, нужно чтение свое ощущать. Так же, как автор ощущает свое письмо. Чтение и письмо должны быть мягкой преградой. Ну то есть просто должны быть. Потому что слово "преграда" ассоциируется у нас с трудностями ее преодоления, а я совсем не "трудности" имею в виду.

Еще мне радостно, что об этом рассказе можно нафигачить несколько абзацев, не касаясь фабулы, сюжета, композиции, мотивно-образной структуры, а главное, темы. Ибо когда написано хорошо - неважно, о чем.

К этому правильному рассказу мы еще вернемся.

В следующих обзорах, если они будут (а они будут, даже если дорогие читатели сочтут этот первый опыт изнурительно скучным). Кстати, я сбился на неуважительное множественное число. Читатель-то у меня, как договаривались один.

Вялые варианты

Авторы

Сборники