Расстрелять Паташинского

Первое, за что хочется убить Давида Паташинского, это за то, что он не знает, что такое стих. Подборку из 12 стихотворений он лживо назвал 12 стихов.

В первые пару минут чтения хочется также убить его за то, что он не использует знаков препинания, но уже на третьей минуте за это его прощаешь: мысленные интонационные сбои и обусловленные ими возвраты и повторы заставляют читать внимательнее, вникновеннее. Плюс становишься подобен дружине, плывущей на гребном корабле и подпевающей одному новую песню: прослушали (во всех значениях приставки «про-»: нас же много) один куплет, воткнулись мозгами в паузу, повторили последние несколько слов — вышел припев — и гребём дальше, рассуждая внутри об этих последних словах и о своём, а сказитель пока поёт следующую строфу — его дело.

Кораллы, агаты в качестве метафоры, жемчуга в качестве улыбки собаки, «твой тонкий профиль», луна, — это всё достало ещё в двадцатые и много раньше. Походя, хочется сюда же отнести и долбаные парус с лодкой, но что-то мешает…

Мешает реалистичность. Правильно, много бывает таких состояний. Именно таких. Состояние схвачено затылком в прохладе подушки и без прикрас запихнуто в строчки. Парус и лодка только в первый момент кажутся сопливыми украшениями, но, прищурившись, понимаешь, что это те самые метафоры, которые лучше не выбрасывать, так как без них мы просто не сможем адекватно общаться, что эта лодка на самом деле в воспетый момент больше лодка, чем кровать.

Зеркало? Тоже достаточно заебавший образ, правда? Но вы замечали в стёклах такие «подплывы», дефекты такие небольшие, а? Бывает, смотришь в «нормальное прямое» зеркало, уголок глаза (отражение, конечно) падает на такой мелкий дефект и будто щурится или улыбается даже. А бывает и ещё проще — привычно осознавая в себе некий настрой и соотнося с этим настроем некое выражение собственного лица, скользишь взглядом по поверхности подвернувшегося («по-по-по», блин…) зеркала и видишь не-своё настроение: то ли это привычная светская маска, то ли я не совсем понимаю, какое лицо соответствует нынешним мыслям, то ли… то ли я на самом деле думаю не то, что я ду маю в самом деле?

Зеркало — помощник и противник в деле самоидентификации. Как и письмо.
Паташинский ловит себя за строчки, как за подстывший затылок, и теряет себя всё больше. Ничего в этом нет нового или своеобычного, но эта одна из насквозь продолбанных «вечных тем»: кто я? где я? зачем я? слово как отделение и письмо — как отделение ещё большее и т.п. Во всяком случае, строчки на эту тему

стоят того, чтобы их, если не внесли в хрестоматии для филфаков, то хотя бы пару раз процитировали.
Вот…
Ваще стихи неплохие. Местами даже хорошие. Смотрятся единым таким приятным циклом, почти поэмой, но — за что ещё хочется расстрелять автора — последнее, 12-е стихотворение выглядит внезапно сорвавшейся розовой соплёй с носа нормального человека. 11-е уже замечательно завершает цикл приглашением, призывом, повелительным наклонением, оставляя читателя в движении, в рывке, давая импульс. 12-е зряшно дублирует завершающую интонацию, а продлённость («всё продолжалось…») теряет, припечатав конец бледной кляксой «луны», которую лирический герой зачем-то «благословил»… Есть ли более бессмысленное действие! Да и не действие это вовсе. Внутренняя лживость, какая-то… «Благословил» он… «И я благословил луну». Жизнь кончена, сюжет завершён. После таких слов или идут умирать, или живут долго и счастливо — с крыжовником на подоконнике и тыквами у бывшей романтической возлюбленной, которая теперь жена буржуа, а сам — собственно буржуа. Филистерский рай гофмановских романтических студентов. Нет, за «я благословил луну» Давида Паташинского обязательно следует расстрелять.

Яцутко увача

Авторы

Сборники