ObsЁrver
        Обозрение языковой реальности
   
Денис Яцутко

Вера и мнение

рассуждения о некоторых привычных понятиях

 
     

Насколько 'A считает (думает/полагает/мнит), что s' по мере возрастания интенсивности мнения перерастает в 'A верит, что s'? Т.е., можем ли мы веру и мнение считать различающимися лишь количественно? Если да, то интересно было бы проследить, где та точка на этом луче, в которой мнение перерастает в веру? Интересно также проследить собственно направление данного луча: казалось бы, следующим, после веры, состоянием на этом пути должно быть знание или, может быть, верифицируемое утверждение истинности, но — ой ли?

Около этих вопросов кормится огромное количество философов, логиков, лингвистов и других достойных людей. Они давно, много раз и вполне доступно объяснили нам, что мы не имеем в своей жизни дела с реальностью, но — лишь со знаками и интерпретациями, а потому даже то, истинность чего очевидна, т.е. легко верифицируема при помощи всем присущих и единообразных органов чувств, по сути никак не соприкасается с нашими «Я» и остаётся абсолютно недоступной загадкой, в существование и свойства которой мы более или менее именно верим, полагаясь на свидетельства посредников. Разным посредникам мы доверяем по-разному: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Здесь хорошо подключить семантику слова «считает»: не имея о s чёткого свидетельства особо доверенного посредника («глаза»), «Я» считает свидетельства менее доверенных посредников и, если насчитывает их достаточно (вот опять — где эта точка критической массы?), с большей или меньшей степенью уверенности объявляет, что 'возможно (вероятно/скорее всего) s'. Это и есть мнение. Это можно представить как некую ячеистую структуру, по мере заполнения ячеек которой постепенно разгорается соответствующая ей лампочка. Собственные посредники «Я» (органы чувств) наполняют ячейки особенно хорошо. Посредники посредников, донесённые — о, ужас — словами могут наполнять их тоже неплохо, но при столкновении с описанным словами воочию цвет лампочки может сильно измениться («Так вот ты какой, северный олень!»). Грубо говоря, если x='A считает, что s', а y='B считает, что s', то s(x) не равно s(y) и уж подавно не равно s(z), если z='B говорит, что s'.

Так или иначе, верить в существование северного оленя нам особой нужды нет, так же, как и верить в несуществование сейчас и существование ранее диплодока или же в несуществование в подлинной реальности слонопотама. При очной ставке северный олень может оказаться несколько иным, но изрядное количество «упрямых вещей» даёт нам право даже не полагать, а знать, что очная ставка в принципе возможна. Возможность очной ставки со следами (и только) диплодока также не вызывает сомнений, как не вызывает сомнений и то, что следы слонопотама мы найдём только в художественном тексте. Количество упрямых вещей не позволяет здесь быть не только вере, но даже и мнению.

Когда же можно говорить о вере? Видимо, когда ячейки структуры пусты, либо забиты с использованием грубой силы вещами совершенно к ним не подходящими, но лампочка всё равно сияет, как солнце. В чём здесь может быть дело? Я вижу две причины. Первая — сбой в системе питания, неправильное подключение, отсутствие в цепи необходимого резистора. Не имея правильного сопротивления (склонности к критической оценке?), «Я» может считать (полагать, что считает, а на самом деле — верить), что s, без достаточных к тому оснований. Т.е., достаточным основанием в данном случае может служить само по себе утверждение s. Это понятно, это уродство, дефект, болезнь. Но можно ли здесь говорить о вере? Не предполагает ли вера всё-таки некоторого сомнения? Чтобы не углубляться сильно в семантику понятия веры и её оттенки, назовём этот случай вера святая или блаженная (=sancta simplicitas, простота схемы).

Вторая причина — намеренное, осознанное подкручивание переменного резистора, опускание планки достаточности до недопустимо низкого уровня, то самое вколачивание в ячейки сторонних предметов, привлечение левых источников питания и т.п. Т.е., при осознании, что «очень даже может быть, что и не s», убеждать собственное «Я», что «s и пиздец». Это вера-мнение, вера-особый счёт, а если подумать — вера-желание («Господи, верую, помоги моему неверию!») и вера-мошенничество («Credo quia absurdum»). Здесь возникает вопрос: зачем? Да мало ли… Чтобы было светлей и теплей, например. Т.е. — от страха и лени: в непонятном мире страшно и тяжело, а для получения достаточной информации о нём не хватает каких-либо ресурсов, а потому информация замещается верой. Понятно, что в этом случае северный олень, буде встретится, может абсолютно не вписаться в представление, а потому, заметим, вера как правило сопровождается предписаниями, согласно которым верующие (кстати, в этом случае «верить, веровать» — это действие, деятельность, работа) стараются формировать собственную специальную реальность и уже её, этой специальной реальности, восприятие органами чувств питает лампочки, которые культурно настолько рядом с «огнём веры», что может казаться, что это именно он горит всё ярче и ярче. Но можно ли и здесь говорить о вере? Наедине с самим собой такое «Я» разве не отдаёт себе отчёта в том, что лампочка не горит или что провод воткнут не туда? Или что нет никакой лампочки, может быть, в этом месте? Что и места-то такого нет, наконец? Безусловно, о вере святой и блаженной здесь не может быть никакой речи. Но, если называть верой вот эту самую неустанную работу по поддержанию иллюзорного пламени, то — почему бы и нет. «Мнит» и «верит» здесь нюансивные синонимы, но, если «мнит» и «знает» различаются количеством «упрямых вещей» («реальность — это то, что у тебя, хочешь-не хочешь, перед глазами»), то «мнит» и «верит» — интенсивностью желания и, может быть, количеством вещей смежных, притянутых.

Спать пора.


 
22 июля 2003 года

     

Авторы

Сборники

 

Литературный портал МЕГАЛіТ © 1999-2024 Студия «Зина дизайн»