25.000

Два события прошедшей недели: последнее танго в РЖ и 60 романов (из 25.000 присланных на конкурс «Дебют»), которые я читал на предмет отбора 3 для жюри. Жюри же не будет читать 60 романов, тем более, что всего их 25.000.

Это надо себе представить. 25.000 человек, которые хотят писать. Ничего больше они делать не хотят, только писать. На самом деле их больше, чем 25.000. 25.000 — это только те, кто успел записать почтовый адрес, кто записал его без ошибок, кто успел прислать работы в срок и так далее. Их гораздо больше.

Потому что конкурс «Дебют» это для тех, кому от 2 до 25. Были детские книжки и зоофилические романы.

Один наш знакомый опортунист (дневниковую главу про которого я не буду публиковать при жизни — этот человек слишком много знает, так много, что знать что-то про него просто нельзя, а даже если знаешь, надо молчать, молчать и писать в стол) говорил что-то о том, что 25.000 это потому, что писательство воспринимается как магический процесс (я Льву в газету об этом написал, а он не публикует). Не знаю, что он имел в виду, но уверен — если всем этим 25.000 дать по видеокамере, они все будут снимать кино. И ни одна сука не снимет приличного порно. Даже неприличного — ни одна сука.

Кстати, недавно понял, наконец, какое порно хочу смотреть. Чтобы был монтаж в стиле фильмов конца 70-х — начала 80-х годов, когда, например, кадр разбивается на две равные части, правая половина еще на три — по вертикали — и в каждой части происходит независимое действие. Верхняя треть правого полукадра: член во рту, средняя треть правого полукадра: мастурбация, рука с длинными ногтями и бритая пизда, нижняя часть правого полукадра: мастурбация, рука с длинными ногтями и член, левый полукадр: крупным планом верхняя часть женского лица (иногда камера заезжает на рот и член в нем). Нет такого порно. Я не видел.

(Лажа вышла с бритой пиздой. Брить начали в начале девяностых. До этого все было натурально.)

Flashback: Я был нормальным ребенком в детстве, с одной только zаебиной — я рисовал по 15 часов в сутки, и очень поздно научился говорить. Я перестал рисовать и начал говорить, когда стал использовать всего три краски. То есть сперва я, как все нормальные дети-уроды, рисовал акварелью, потом, когда полутона стали выходить из-под контроля, перешел на гуашь, когда из-под контроля стала выходить гуашь, перешел на темперу. Темпера — такая краска, которая в принципе не смешивается (только если очень долго размазывать), но, навалив красной в желтую, получаешь не оранжевый, а красный с прожилками желтого или желтый с прожилками красного — как ляжет. Так вот, перейдя на три краски, я понял, что логически мне ничего не остается делать, как переходить на две, но если я перейду на две краски, это будет конец, потому что рисовать одной краской (особенно если это темпера) — вырожденчество. Не видно ж ни хера. Это я к тому, что есть, блять, предел. Граница. Которая проходит по мне.

А возвращаться к четырем означало бы в дальнейшем перейти на гуашь и на акварель.

Так вот. Эти 25.000 человек хотят стать писателями. Больше того — они уже считают себя писателями. Может быть, некоторые из них хотят стать членами союза писателей. Писать им не в падлу. Им в падлу — не писать.

Если кто-нибудь скажет, что Россия — литературоцентричная страна, плюньте ему в лицо. Потому что 99 из 100 так говорящих не понимают, в чем тут дело. Они обычно думают, что «литературоцентричная» именно то и значит, что когда кидают клич, 25.000 успевают прислать на конкурс работы. То есть что литература у нас в центре.

Это как с сексом у Фуко: когда все кругом на протяжении столетий делают вид, что сексуальное есть область тотального запрета, никто больше не в состоянии репродуцировать этот запрет, а само сексуальное испытывает жесточайшую инфляцию, после чего приходит Бодрийар и говорит, что секса нет, даже у Фуко. Есть только порно.

При том, что начальная ситуация с литературой диаметрально противоположна ситуации с сексом у Фуко и Бодрийара, конечный результат тот же. Если долго говорить, что литература в центре — все поверят. И значить это будет только то, что никакого больше смысла эта самая литература не имеет. Более того, ее даже и не существует. Это изнанка и правда литературоцентризма.

Тошнит от одного вида бумаги и от одного вида клавиатуры. Литература zаебывает, если ее писать. Zаебывает очень быстро. Zаебывает навсегда. Уже хотя бы потому что в падлу быть писателем, зная о существовании 25.000 таких же.

25.000 — авангард армии. Литература zаебывает, если ее читать. 25.000 воспроизводят все то, что пишут те 10, которые будут присуждать 2.000 баксов одному из 25.000. Те 10 воспроизводят то, что воспроизводят 25.000. Если что и читать, то только краткий аннотированный справочник страниц на 1.000.000, такой, в котором будут все — и эти 10 и эти 25.000, и те, кто не успел прислать работы на конкурс или неправильно записал адрес.

Те, кто в жюри премии «Дебют», не знают об этих 25.000. Даже если знают, то понаслышке. Именно поэтому они и писатели. Они никогда не получат 60 романов (влезает в коробку из-под ксерокса, кстати), они получат только те 6 или 8, которые мы с нашим знакомым опотрунистом отобрали для них из 25.000.

Flashforward: Порно как воля к результату, смерти, концу книги — произведению. Противопоставления произведению не существует, как не существует противопоставления порно, возможна лишь подстановка одного на место другого — говорить о произведении все равно что говорить о порно. Противопоставления литература/произведение также не существует. Литература никого не интересует, разве что в феноменологическом смысле — о литературе как таковой бывает забавно поговорить. Интересно произведение, интересно порно. Результат.

Пишущий гнусен. Порноактер не составляет сути порно. Это мясо, кусок резины. Читатель смотрит на него с восхищением.

Эрекция.

Мы окружены

Авторы

Сборники