Дмитрий Пригов и русофобия

Проснулся среди ночи от счастья, с бьющимся (тут важно придумать, как) от счастья сердцем. Стал смотреть в потолок. С амплитудисто и студенисто бьющимся.

А тут надо сказать, что в прошлую пятницу была простава спиртных напитков и бесплатной еды по поводу очередного выхода книжки Сорокина «Москва» — в клубе «Муха». Я, конечно, пошел, — как без меня. Еще до официального объявления большой жратвы стоял возле стола и ел. Ко мне подошел Пригов (ему тоже хотелось все есть). И спросил: можно ли? Я ответил, как всегда, бездарно и витиевато. Не придал тогда этому факту значенья.

А сегодня ночью проснулся от счастья. Сам Пригов сам подошел и сам спросил. Хорошо быть провинциалом!

Год назад мы пили вино и ели плов (без ананасов) в гостях у Куталовых, и я мысленно заспорил с Митей Ольшанским. Он сказал, что каждый человек в Европе знаком с каждым, как минимум, через троих посредников. Мне, будучи недавно из Ставрополя, затерянного вдали от Европы, это показалось несправедливым и диким. Мог ли я хотя б отдаленно мечтать, что вот к такому мне может запросто подойти аж целый сам Пригов и вот так просто спросить, можно ли ему тоже немножко замечательных огурцов с пирожками и водки?

Не мог. Равно как (вчера я зря поставил запятую между словами «равно» и «как») не мог мечтать, что сам Сорокин, про которого я долго и безуспешно писал диссертационное исследование в ставропольском заточенье своем, подарит мне свою книжку с автографом. И скажет, что внимательно читает меня, и что ему очень нравится, а про Проханова, так даже и очень. И напишет «будьте счастливы, Лев Пирогов». Думаю, он всем это пишет, — «Будьте счастливы, Лев Пирогов», но это не важно. Важно, что и мне тоже.

О как насыщена и полна жизнь моя!

И с этой мыслью я проснулся от счастья. А потом продолжил опять спать. И приснились две вещи. Во-первых, приснилось, что по радио поет такой специальный певец Григорий Лепс (очень мерзкий, с фальшиво форсированным голосом, человек). Он пел так долго, что я стал объяснять Вике (во сне) следующий расклад.

— Видишь ли, Вика. Народно-патриотическая тусовка очень закрыта. Главным образом потому, что трудно соответствовать их сектантским нормам и не допустить в творчестве никакой русофобии. Строгий клан. Именно поэтому приток мозгов туда ограничен. И уж из этого ограниченного притока следует выжать все. Молодой поэт написал очень правильное, совершенно нерусофобское стихотворение — длиной в одну общую, сорок восемь страниц, тетрадь. Верховный Патриот говорит: «Правильное стихотворение, но кто ж такой длины будет это читать?» И тут подвернулся Григорий Лепс (он тоже был народный певец, типа Талькова) и говорит: «А давайте я это спою! Как Гомер!»

Конец цитаты. Наверное, реминисценция на вчерашнюю глубокую мысль о том, что слово надо петь или плясать. Утром пытался пересказать Вике эту концепцию, но едва вымолвив «ночью очень долго пел песню Григорий Лепс», почувствовал себя несчастным Печориным, который жизнь прожил в уме и теперь ему скучно и гадко, как тому, кто читает дурное подражание известной ему книге, и не рассказал. А вы потерпите.

Затем приснилось, что попал я в сортир. А там какие-то негры насрали. Говно было желтым и жидким. Им был заляпан рулон туалетной бумаги, которым я воспользоваться хотел. Раздумывая, как бы воспользоваться рулоном, ухитрился брызнуть себе жидким негритянским говном прямиком в рот и был очень этим расстроен.

Побежал водой рот полоскать, а не могу. Потому что едва я собираюсь воды в рот набрать, меня сразу тошнит. Не держит рото-жопа воды!..

Вот так-то.

А Пригов потом сказал, что в книжке Балабановой про себя его, главным образом, интересовал жанр, но я постеснялся спросить, почему он так этим обеспокоен. Ведь если человек — это стиль, то жанр — это, скорее, так, хуйня какая-то.

Вернее, не постеснялся, а лень стало, как в случае с Григорием Лепсом.

Вялые варианты

Авторы

Сборники