Сны Тома Сойера

Первая часть

Из ненаписанной книги "AveMedia"

В ОЖИДАНИИ НЕЖДАННОГО ГОСТЯ

Перетащив мужа из кресла-качалки в кресло с колесами, Ребекка взялась готовить ужин. Она стояла посреди кухни, по неистребимой привычке, засунув палец в рот, и быстро оглядывалась по сторонам, отчего ее широкая юбка взлета-ла и падала. В корзине лежало лишь несколько некрупных проросших картофелин, запас кукурузной муки также подходил к концу... Но главное, это была, конечно, соль. Ее оставалось совсем немного, на самом донышке банки, всего лишь одну солонку засыпать. Надо было завтра же идти в лавку, просить опять в долг, хоть полфунта соли... Ибо без соли Том не мог ничего есть.

Ребекка принялась чистить картофель, ясно представляя на месте каждой картофелины голову мужа, столь же шишковатую и лысую. Она думала о Геке Финне: как он теперь выглядит, не срезал ли свою сумасшедшую бороду, красиво ли состарился?
Том также думал о Геке Финне. Он медленно двигался вокруг стола, притормаживая левое колесо, и налегая на правое. Гек был самым верным и преданным, лучшим и единственным его другом.

Они дружили с детства. Геку нравилось его настоящее имя, данное ему покойным родителем, а Том придумал себе прозвище — Чинганчгук — в честь широко известного в те времена бандита-идейца из племени апачей. Однако, произнести по-английски это мудреное слово было нелегко, поэтому в просторечии Чингачгук сократили до Чук.

Чук и Гек были неразлучными друзьями и всегда ходили вместе. Гек, будучи намного сильнее, всегда выручал Чука в уличных боях. Гек был шафером на свадьбе Чука. Чук и Гек пережили множество приключений, но самым главным стал, конечно, клад — 12 тысяч долларов золотом, в старом гнилом сундучке, который они нашли в пещере за городом. Эти деньги и стали начальным капиталом для их общего дела.

Идея пришла, разумеется, в светлую голову Чука, а Гек, привыкший доверять ему во всем, что касается головы, охотно ее поддержал. В те времена только что входили в моду самодвижущиеся экипажи, так называемые автомобили — грязные, вонючие, чадящие и тихоходные. Изучив проблему, Чук заглянул в будущее и вскоре придумал, куда вложить деньги: без лишних разговоров друзья зарегистрировали в мэрии города фирму "Стальной конь".

Дело в том, что автомобили не могли сравниться с конной повозкой по скорости передвижения, зато запросто обставляли ее по грузоподъемности. Фирма "Стальной конь" была ничем иным, как фермой по производству тяжеловозов, которые, будучи запряженными в экипаж вместо обычных лошадей, могли бы составить здоровую конкуренцию этим грязным монстрам, пожирающим нефть.

Ферма была построена, молодые тяжеловозы, выписанные из России, успешно размножались, на первые прибыли была закуплена партия новых жеребят, через год фирма "Стальной конь" взяла крупный кредит на постройку коневодческих ферм по всем северным штатам, но внезапно все кончилось...
Мир как будто бы сошел с ума: всюду начали строиться механические мастерские, производящие автомобили, с каждым годом они становились все легче и быстрее, в довершение всего, тяжеловозы фирмы "Стальной конь" заболели ящуром и умерли... В то же время нагрянули рэкетиры из Чикаго, требующие возвращения кредита.

То, что осталось от фирмы, удалось сбыть по дешевке, Чук купил себе заброшенную хижину на окраине города, и вместе с потрясенной Ребеккой перебрался туда, а Гек, не обремененный семьей, подался искать счастье на Аляску. Чук был полностью деморализован: ему постоянно снился сундучок индейца Джо, и он никак не мог взять в толк, просыпаясь, куда делись его деньги. Он стал сильно налегать на виски, и в течение пяти лет превратился в хронического пьяницу. Глядя на себя со стороны, в минуты просветления, он не мог понять, как это могло с ним случиться — ведь он так смеялся в свое время над папашей Финном, и клялся себе, что никогда, ни при каких обстоятельствах не станет таким же как он... Казалось бы, подобная судьба ожидала не его, а как раз Гека, по неумолимому закону преемственности, но все случилось наоборот, будто бы они поменялись местами, будто бы Гек пришел к нему ночью, во сне, распорол его, как Страшилу, и выпотрошил, и сам потом влез в его шкуру, и зашил изнутри...

Однажды Том (после отъезда Гека, его уже никто не называл Чуком) хлебнул не только лишку, но и хлебнул какого-то фальшивого, у цыган по дешевке взятого виски. Его еле откачали тогда, и, хотя сама жизнь была спасена, ноги так и остались неподвижны, навсегда подружившись теперь с креслом-качалкой, с креслом-каталкой...

— Ты кого ищешь, коза? — спросило кресло-каталка, подкатив к креслу-качалке.

— Тебя, — застенчиво отвечало кресло-качалка.
Это уже был, соответственно, сон...

НОВЫЕ ИЗВЕСТИЯ

Следующая телеграмма пришла через три дня. Рассыльный вручил ее Ребекке с обычным почтением: все мальчишки знали об удивительных приключениях дяди Тома в детстве, гордились, что такой человек живет городе, и водили сю-да малышей, чтобы показать его хижину.

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, МИЗУРА, ТОМАСУ СОЙЕРУ. ПРИОБРЕЛ ЗНАЧИ-ТЕЛЬНУЮ ВЕЩЬ. ЗАДЕРЖИВАЮСЬ ПЕРЕПРАВКОЙ ЧЕРЕЗ АТЛАНТИКУ. ОБНИМАЮ ОБОИХ. ГЕКЛЬБЕРРИ ФИНН. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ.

Эту телеграмму Том прочитал сам, укрепив на носу черепаховые очки с толстыми стеклами. Зрение его село не просто от старости — в этом повинна была все та же злополучная бутылка виски.

— Хотел бы я знать, что это за крупную вещь мог взять Гек в России? Там разве, вообще, водятся крупные вещи, которые стоило бы перевозить через океан?

— Может быть, это лошадь? — предположила Ребекка.

— Лошадь он бы не назвал вещью. И с чего бы ему покупать именно русскую лошадь?

— Уж не знаю. Может, тяжеловоз какой-нибудь...

На слове тяжеловоз Том вздрогнул всем телом, изогнувшись на кресле-качалке, словно на электрическом стуле. Однако, Ребекка, похоже, говорила без всякой иронии: так, сорвалось...

— Нет, — вздохнул Том. — Это не лошадь, как пить дать. Может, какая-нибудь большая и ценная статуя? Я слышал, у них там всюду в полях какие-то большие каменные статуи стоят, бабы называются.

— Том, ты в своем уме? Зачем ему эта баба?

— А ты хорошо слышишь, старушка Бекки? Я же сказал: большая и ценная. Как вложение капитала, естественно. Впрочем, что зря гадать? Я бы сейчас поспал немножко...

— Спишь все и спишь только. Спишь и ссышься. И больше никакого толку...

СОН ТОМА СОЙЕРА

Ему приснилось, что судно, на котором возвращался Гек, столкнулось с айсбергом. Сам он там тоже присутствовал, но находился вне событий, так как его задача была честно и качественно снять об этом грандиозном событии документальную фильму. Подобная увлекательная фильма, пущенная в оборот по всему миру, должна была принести Тому очень большие деньги. В руках у него была портативная кинематографическая камера, и он энергично крутил ее ручку, за несколько часов до катастрофы снимая общие и крупные планы пассажиров. Непосредственно перед столкновением ему пришлось забраться на мачту, чтобы запечатлеть момент, когда впередсмотрящие заметят, наконец, приближающийся айсберг, а затем что есть мочи бежать в рулевую рубку, что-бы снять первые впечатления штурмана и капитана. Рискуя здоровьем, а порой даже жизнью, Том пробирался в самые опасные уголки огромного лайнера, снимал, как вода затопляет машинное отделение, как мечутся по каютам люди, пытаясь спасти свой жалкий скарб...

Гек тем временем тоже не тратил силы зря: он пробрался на камбуз, разделся донага и густо намазался свиным жиром. Затем, снова одевшись, натерся жи-ром поверх одежды. Найдя в шкапчике подходящий поварской костюм, он на-тянул его вторым слоем и снова намазался жиром, и так несколько раз, постоянно увеличивая размер поварского костюма, пока, наконец, не затрещал на нем по швам костюм самого толстого повара.

Когда на палубе началась паника, Том был в первых рядах: брал крупные планы. Вот состоятельная дама не спеша, с достоинством заходит в шлюпку (маленькая ножка робко пробует дубовый борт) вот женщину с грудным младенцем тычком швыряет на палубу матрос (ребенок стукается головой о железо и внезапно перестает кричать), а вот и пикантная ситуация: средних лет господин, спрятавшись в гальюне, переодевается в дамское платье (деталь: кружевной окровавленный платочек...)

Том и Гек были самыми заметными из числа тонущих пассажиров: Том, быст-ро перебегает с места на место, бойко, энергично стрекочет своей камерой, и Гек, важный, неимоверно толстый, словно водолаз, ходит, переваливаясь по палубе, в ожидании скорого погружения. Это сходство подчеркивалось еще и тем, что Гек напялил себе на голову несколько, также слоями промазанных жиром, поварских колпаков, один другого больше, прорезав в них кухонным ножом дыры для лица. Том же, повиснув, как лемур, на фальш-стакселе, сни-мал потрясенные лица поваров — тех несчастных, чьи это были костюмы, тех глупых, кому суждено было погибнуть в ледяной воде, поскольку в их темные головы не пришла эта спасительная мысль...

Вот изящный, женственный нос судна медленно погружается в воду, и Гек, махнув на прощанье рукой, прыгает за борт и, подскакивая на волнах, как большой белый поплавок, медленно движется на запад, где в полумиле от то-нущего судна сгрудились шлюпки тех, кто уже успел спастись. Том, перегнувшись через борт, снимает плывущего друга...
Вот судно встает почти вертикально, и незадачливые пассажиры карабкаются по палубе вверх, облепив корму, как муравьи ветку, и Том карабкается с ними, заглядывая объективом в их тревожные лица. Объектив, надо заметить, был сделан на заводах Цейса и, с достаточно грамотным применением насадок, мог взять крупно любую деталь, например, человеческий глаз с горящей в уголке слезой...
Но чу! Корпус судна трещит, ломается надвое, бак стремительно уходит в воду, корма с размаху падает, подымая сонмы брызг, затем встает на попа и быстро погружается, а Том все стрекочет и крутит, надеясь поймать последние момен-ты — какой-то человек навеселе протягивает ему фляжку виски: Хлебни! — Том отмахивается: Некогда! — к тому же он знает: это оно, то самое цыган-ское виски, от которого у него отнимутся ноги, и Том продолжает крутить, даже когда оказывается в воде и судно скрывается в пучине, и он успевает снять несколько сенсационных метров даже сквозь темную воду...

Кончено. Вокруг обломки, масляные пятна, пустые бутылки, тряпье, гандоны. Тонущие цепляются друг за друга, кричат, цепляются за самого Тома... Он сворачивает цейсовский объектив, зачехляет камеру и просыпается. И тут же начинает шарить по своему клетчатому пледу, в поисках камеры, пленки, в поисках денег, которые эта пленка могла бы принести, но руки натыкаются только на клетчатый плед, мокрый, вероятно, от той же ледяной океанской воды... И, окончательно проснувшись, Том жалобно и тихо воет.

Мы окружены

Авторы

Сборники